Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 75

А что, ежели Виктор Петрович, человек,безусловно, чуткий, заметил особое отношение Юлии к Зигмунду? Слепой не заметилбы, как она целовала его, рыдала, на миг уверившись, что он не выдержал схваткис Адамом… Так вот, Корольков, который явно на нее заглядывался, просто радуетсяпренебрежительному отъезду соперника!

Вид доктора тотчас сделался неприятен Юлии, иона вновь вцепилась в работу, не поднимая от нее глаз, пока доктор Корольков неотбыл, унося с собою охапку свеженащипанной корпии, будто именно за нею иприходил, а Юлия через добрый час вспомнила, что означала латынь доктора:«Лечит болезни врач, но излечивает их природа».

Природа, значит? Юлия вонзила ногти в ладони,чтобы удержаться, не вцепиться себе в щеки, не изодрать лицо до крови. Иподелом бы, поделом! Нет, ошибся князь-батюшка: не замуж ей надо идти, а вмонастырь, да под черный постриг, да на хлеб, воду и всяческое усмирение плоти,от вериг до власяницы! Что ты будешь делать с ней, дурехой, ежели из всех бед излосчастий, кои содеялись с нею по вине Зигмунда, она помнит сейчас лишь блаженноеощущение, поразившее ее до самой сердцевины всей женской сути, когда там, зазанавескою, таясь от убийцы – Адама, останавливая крик Юлии, Зигмунд стиснул еегрудь, и это ощущение его сильных, чувственных пальцев тело ее хранит по сюпору…

– Да где же он?! – крикнула Юлия, почти смольбою взглянув на дверь. – Что ж он не едет, этот Белыш?

Отчетливые, размеренные шаги промаршировали покоридору, замерли у ее двери.

Она невольно перекрестилась, как бы отгоняянаваждение, но нет – чья-то рука рванула дверь, и очень высокая, худая фигура,освещенная сзади светом коптилки в руках прибежавшего Павлина, стала на пороге.

На какое-то мгновение почудилось, что этоВиктор Петрович вернулся – вонзить еще одну отравленную стрелу в еесердце, – но блеснули эполеты, султан колыхнулся, когда незнакомец,пригнувшись, шагнул в комнату.

Юлия провела языком по пересохшим губам итолько и могла, что отрывисто кивнула, когда он произнес каким-то сдавленнымголосом, словно говорил в нос:

– Юлия Никитична? Позвольте представиться:штабс-ротмистр Акимушкин… с поручением от генерала Аргамакова.

Два чувства: ужас, что вот оно,свершается, – и облегчение, что это еще не Белыш, еще есть время духперевести, – враз овладели Юлией, и она, ни о чем не спрашивая, как восне, пошла за Акимушкиным, успев увидеть, что он чрезвычайно, просто-такиустрашающе усат. В коридоре мелькнуло лицо Павлина, прилипшего к стене со своеюкоптилочкою в руках. Глаза его были изумленно выкачены – верно, усы офицерапроизвели на него неизгладимое впечатление, – губы шевелились, не то творямолитву, не то намереваясь что-то произнести, но Акимушкин шикнул на него, исанитар порскнул в какую-то палату, захлопнув за собой дверь.

У крыльца стояла маленькая темная карета;Акимушкин подсадил Юлию, вскочил сам; кони понеслись.

Страшная слабость и безразличие овладелиЮлией. Мелькнула только одна мысль, что ежели везут ее к жениху на смотрины, тоодета она для такого судьбоносного события на редкость плохо: в пестрядинноедомашнее платье, все усыпанное по подолу обрывками ниток. Юлия безотчетнопопыталась отряхнуть юбку, но рука замерла на полдороге: какое все это имелотеперь значение? Участь ее решена, так что чем хуже, тем лучше!

Акимушкин сидел, забившись в самый уголкареты, и тихонько сопел: верно, нос у него и впрямь был заложен. В темнотеЮлия видела, как смутно белеют его руки, торопливо мелькая, как если быАкимушкин радостно или нервно ломал их.

А с чего бы ему радоваться, тем паче –нервничать? Юлия была благодарна ему за молчание, то ли сочувственное, то ли равнодушное,какая разница! Может быть, он даже и не знал, сколь неблагодарную рольвыполняет. Однако Александр Белыш, верно, состоит в чинах значительных, ежелидля него служит порученцем штабс-ротмистр! Хотя нет, это же все по приказуотца…

Мысли бродили в голове вялые, сонные, да исама Юлия от безысходности и духоты, царившей в карете, впала в какое-тооцепенение и на малое время даже задремала, испуганно вскинувшись, когда каретавдруг встала и Акимушкин, неуклюже согнувшись, протиснулся, открыл дверцу,выскочил, стал вытянувшись… Юлия, как о чем-то важном, подумала: как странно,что он не снимает треуголку, подавая руку даме, но все же оперлась напротянутую руку Акимушкина и сошла наземь. Порученец еще глубже натянултреуголку и, пробурчав в нос:

– Прошу вас следовать за мной! –деревянно зашагал к смутно различимому строению, окна коего были заложеныставнями, но в щелочки пробивался бледный лучик.

Она потащилась за ним, как полонянка, чутьморща нос: от Акимушкина пахло чем-то едким. Похоже, карболкою. Верно,Акимушкин ранен в голову, потому и не трогает свою треуголку. Было бы чем –ударить бы его легонечко по макушке – и дай бог ноги! Было бы чем… да было бызачем!

Акимушкин взошел на крыльцо, трижды стукнул вдверь. Юлия замерла было на пороге от изумления, но Акимушкин со всей возможнойосторожностью втащил ее за собой, и Юлия недоверчиво воззрилась на единственнуюсвечу, озарявшую некое подобие алтаря с криво лежавшей иконою. Священникповернулся к Юлии: худой, маленький, усталый – типичный полковой священник, дополусмерти заморенный войной. Тени играли на хмуром, озабоченном лице. Онбросил беглый взгляд в темноту:

– Невесту привезли?

– Так точно! – прогнусавил Акимушкин,вышагивая к алтарю и влача за собою остолбеневшую Юлию.

– Жених ждет! – объявил священник, сделавприглашающий жест, и еще одна фигура выступила из тьмы в этот зыбкий, неровныйполусвет, вовсе затеняя его, так что Юлия и Акимушкин, исполнявший, верно, приневесте роль дружки, принуждены были идти в полнейшей темноте.

Впрочем, у Юлии и без того все смерклось вглазах – такого оскорбления она и вообразить себе не могла. Неужто сиесвершается с благословения отцова? Да что же сделала она, чем нагрешила, чтородной отец уготовил ей такую кару?! А знает ли матушка?!

Слезы хлынули из глаз, но Юлия уткнулась всогнутый локоть и не дала им пролиться.

Знает ли матушка, да? Тебя обеспокоило, знаетли матушка о том, что с тобою происходит? Не поздненько ли спохватилась? Ведьматушка не знала, куда и с кем сбежала из дому ее ненаглядная, единственнаядочка, не знала, что она забралась в постель к незнакомому мужчине, а потомперебрала еще чуть ли не десяток постелей, движимая одной страстью: получитьнаслаждение большее, чем то, коим ее одарил тот, первый… жестокий, насмешливый,все забывший… чужой, недоступный, любимый до того, что Юлия и этуиздевательскую, унизительную церемонию венчания с неизвестным готова выдержать,только бы навеки проститься с безнадежной мечтою и забыть Зигмунда!