Прощаю - отпускаю - Анастасия Туманова Страница 73

– Всяко может быть, – глухо сказала Устинья, которая уже всё поняла. От горькой обиды ком встал в горле, и она едва сумела выговорить: – Спасибо, дядя Егоров. Пойду я…

– Может, передать что Ефиму-то?

Устинья обернулась. Прямо глядя на караульного полными слёз глазами, сказала:

– Передай, коль не в тягость, что боле не приду. Коли нужда будет – пущай сам в гости заглядывает.

Она повернулась и, старательно глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться на обледенелой дороге, пошла прочь. Солдат долго смотрел ей вслед, сокрушённо качая головой. А в остроге мужики наперебой удивлялись:

– Это как же крепко парень дрыхнет! Хоть колокольней его бей – не пошевелится! И вроде не сильней прежнего сегодня робили… Антипка, как думаешь – не захворал он?

– Может, и захворал, – сурово сказал Антип, поворачиваясь к лежащему ничком брату. – Годи храпеть-то, ушла Устька давно! Тьфу… Отхлестать бы тебя, аспид, да некому! Хоть завтра сходи до неё сам, совесть поимей!

Ефим не отозвался, не поднял головы.

За весь следующий день братья Силины не сказали друг другу ни слова. В лазарет к жене Ефим так и не пошёл. А вечером к нему явилась Жанетка, привычно сунув охраннику гривенник. Однако первым её увидел Антип. Не тратя лишних слов, он сгрёб испуганно завизжавшую девицу в охапку и аккуратно вынес из острога. Поставив Жанетку перед опешившим караульным, Антип велел:

– Ты, Фёдорыч, эту девку сюда не пущай. Коли она тебе гривенник давала, так я пятиалтынный дам. А хочешь – и полтинник. Только постарайся, чтоб и духу её здесь боле не было!

– Не будет, коль так… А брат-то твой знает? – растерянно спросил Фёдорыч, косясь на обиженную Жанетку.

– Узнает, – пообещал Антип, возвращаясь в острог. Прикрыл за собой дверь – и едва успел увернуться от летящего в лицо кулака. И сразу же ударил в ответ.

Дрались всерьёз, без слов, без жалости, без огляда. На окаменелое лицо Ефима с ледяными от ярости глазами страшно было смотреть. Задыхаясь от бешенства, он бил так, что оцепеневшие зрители каждый миг ждали смертного греха. Но Антип умело отклонялся и – молча бил в ответ. Трещали старые доски нар. Сыпалась труха из бревенчатых стен, уже забрызганных кровью, летел на пол сброшенный каторжанский скарб.

Первым опомнился цыган:

– Эй, Ефим! Антип! Рехнулись?! Да чтоб мне лопнуть, поубиваете друг друга! – Он кинулся было между братьями, но очередной удар Ефима отправил его к стене. Вскочив, Яшка бросился снова – и снова полетел в сторону. На этот раз он сильно ударился головой об угол и, сморщившись, схватился за вздувшуюся шишку. Больше вмешаться никто не рискнул. Из угла, где спал атаман Берёза, доносился ровный густой храп.

Наконец Ефим прицельно ударил кулаком в голову брату, но Антип успел отпрянуть в сторону. Чудовищной силы удар пришёлся на угол печи. Раздался страшный треск. Полетели кирпичи, глиняная крошка – и повалил густой чёрный дым.

– Ой, крещёные, посетил нас Господь! – заголосил кто-то. – Ой, гори-и-им!!!

Дым мгновенно заполнил всю комнату, по полу заскакали красные угольки – и в этот миг с нар сорвался Берёза. Первым делом он затоптал угли. Потом пинком распахнул дверь в сени, рявкнул караульным: «Отворите двери, черти, задохнёмся!!!», и, схватив в охапку бешено выдирающегося Ефима, поволок его вон. Опомнившиеся каторжане повисли было на Антипе, но в этом не оказалось нужды. Старший Силин и не думал сопротивляться. Он вежливо поснимал с себя тех, кто схватил его за плечи и руки, и принялся тушить занявшиеся в углу брёвна, бурча при этом:

– Это ж надо… Казённую вещь разнесли… Вот будет теперь от начальства-то! Да воды, воды тащите! Залить на всякий случай надо!

– Мы начальству скажем, Антип Прокопьич, мы всё видели… – робко сказал кто-то. – Не ты свару начал, и печь не ты спортил. По справедливости должно быть!

– А коль по справедливости, то помолчите лучше! – хмуро бросил Антип. – С начальством, коли нужда будет, сам потолкую. Да что там Берёза-то телится, нешто справиться не может?! Атаман волжанский ещё… – грохоча кандалами, он быстро вышел на тёмный двор.

Там рычал и рвался из рук Берёзы Ефим. Антип молча пришёл на помощь атаману, и им вдвоём удалось кое-как скрутить Силина-младшего и воткнуть его головой в призаборный сугроб.

– Да охолонь ты!!! Дьявол, разошёлся, не унять! Фу-у-у, холера… – Берёза вытер вспотевший лоб, прислонился к забору. – Ну и силища у парня! Жаль, дурню досталась! Сколько живу, такого не видал!

– Спасибо, дядя Берёза, – коротко, почти нехотя сказал Антип.

– Не на чем, – атаман с досадой покосился на острог, из распахнутой двери которого ещё валил дым. – Кабы я пораньше проснулся – глядишь, печь цела была б… Вы чего взбесились-то оба?

Антип не ответил: на двор уже бежали солдаты. Берёза, проваливаясь в снег, торопливо пошёл к ним навстречу:

– Живы, живы все, служивые! Тихо у нас! И драка уж покончилась! Сами разобрались!

– Сами? А пожар? – недоверчиво огляделись те.

– И пожара нет! У печи угол проломился, незадача вышла…

– Это как «проломился»? Да как вы печь-то разнести умудрились, черти?! – опешили солдаты. – Ну, дела-а… Ефимка! Силин, твоя работа, что ль? Охти, да на кого ты похож-то…

Ефим не ответил. Он уже пришёл в себя и сидел в сугробе, низко опустив встрёпанную голову. По его лицу бежала, капая в снег, чёрная в лунном свете кровь. Ефим не вытирал её. До Антипа доносилось его хриплое, тяжёлое дыхание.

Когда к бараку подскакал на своём аргамаке Брагин, пожар уже был потушен, спёкшиеся кирпичи выкинуты во двор, а барак выметен. Дым больше не шёл: Антип Силин выплеснул в чадящую печь одно за другим три ведра воды, тщательно выгреб прогорелые угли и деревяшки и теперь озабоченно ходил вокруг снесённого угла.

– Бунтовать взялись? – коротко спросил Брагин, спешиваясь и проходя сквозь ряд солдат.

– Никакого бунта, ваша милость! – Берёза неторопливо поднялся с заиндевелого крыльца. – Так… Мужики пошумели малость. Печь вот покорёжили… Так Антип божится, что нынче же поправит!

– Как есть поправлю, – раздалось из сеней, и Антип, весь в саже и запёкшейся крови, вышел на крыльцо. – Вы простите, Афанасий Егорьич, не особо хорошо вышло… Так починить можно! Кирпичи-то почти все целы, а глины гожей на заводе можно взять. Коли дозволите, так прямо сейчас и сделаю на живульку – хоть чтоб ночь переспать. А завтра уж починю как положено.

– Это ты кулаком расколотил печь? – с невольным уважением спросил Брагин. Антип смущённо пожал плечами.

– Стало быть, так.

– Брешет он, это я разбил, – сквозь зубы отозвался Ефим, который по-прежнему сидел в сугробе у ворот. Рядом вытянулись двое солдат, глядевших на него с опаской.

– Чем же тебе печь не угодила, Силин? – серьёзно спросил начальник завода.