Отворите мне темницу - Анастасия Туманова Страница 70

– Ну, мне-то ты сказать можешь? – уже выйдя из леса, решился спросить он. – Что у вас там, в малине, стряслось-то?

Молчание.

– Лапал ты её, что ль? Да чего сопишь-то, дело обычное! Сколько тебе в монахах-то гулять? Так ведь и скверное внизу приключиться может…

Брат сквозь зубы отрывисто выругался. Ефим, чуть не впервые в жизни услышав от Антипа грубую брань, опешил:

– Что ж ты… как варнак последний…

– А ты как дурак набитый. – мрачно прозвучало в ответ. – Не было ничего, говорят тебе! Что я – ирод?!.

– Антипка, так-то оно так… но Устька-то всё равно с нас взыщет! – осторожно напомнил Ефим. – Взглянет на Васёнку – и беспременно спросит, с чего девка опрокинутая вся! И допрашивать почнёт! Ты не скажешь – так она за меня возьмётся и всю душу вынет! Ты хоть скажи, чего ей врать-то?

– Ничего не ври. Всё едино не сумеешь.

Ефим с досадой умолк, зная, что брат прав. Чуть погодя предложил:

– Ты хоть Иверзневу в лазарете шепни… Не ровен час, у Васёнки ещё припадок начнётся, так чтоб хоть знали, – с чего… А ещё лучше – мне скажи! От меня не допытаются! Коль не велишь – я насмерть встану! Даже и Устьке не сболтну, вот тебе крест святой!

Но Антип молчал.

Ефим оказался прав: Устинья почуяла неладное сразу же. Едва взглянув на Василису, она бросила прямо на пол ворох грязных бинтов и кинулась к мужу:

– А что это с Васёнкой сегодня, Ефим? Никак, плакала?

– Ведать ничего не ведаю…

– Ефим! Ты чего натворил?! Отвечай сей минут, идолище!

– Да пошто я-то сразу?.. – растерялся он. – Надобна мне Васёнка ваша! Черемшу она цельный день собирала, покуда мы глину рыли… Потом в малинник полезла, лось её там, кажись, напугал… И всё! Я её и не видал почти, спины не разгибал!

– Силы небесные!!! – воззвала Устинья. – Да что ж это за наказанье! Что вы там с девкой сотворили, аспиды?! Она ведь только-только в разум входить начала, а вы!.. Ефим, ку-уда пошёл?! Стой, нечистая сила! Отвечай немедля, что за…

– Не шуми на Ефимку-то, Устя Даниловна. – послышался глухой голос из сеней, и Антип, наклонившись, чтоб не стукнуться о низкую притолоку, неловко шагнул внутрь. – Мой грех.

Устинья всплеснула руками.

– Шутишь, Антип Прокопьич!

– Какие уж шутки. – вздохнул Антип. – Ефимка, ты ступай покудова…

– Чего-о?! – возмущённо вскинулся Ефим. – Это куда я с собственного дому пойду? А не пошёл бы ты сам-то…

– Сгинь. – коротко приказала Устинья. И открыла настежь дверь, решительным кивком выставляя мужа из «смотровой».

Ефим нехотя вышел на двор, уселся на сваленные возле стены брёвна, сощурился на низкое солнце. Телега инженера по-прежнему стояла у забора, гнедой конёк мелахолично хрустел сеном. Из-за сарая раздавались мерные удары топора: Меланья рубила дрова. Было очевидно, что Лазарев тоже там, и Ефим невольно прислушался, но голоса инженера не услышал.

«Издевается вот тоже баба над человеком хорошим…» – сердито подумал про Меланью Ефим. – «Подумаешь – жена объявилась… ну и что? Велик грех! Добро б хоть ещё путная баба Лазариха была… так ведь пустельга гулящая!»

На крыльцо выбежал Иверзнев.

– Устинья-а-а! Ты где? Поди сюда, Рваный без тебя отказывается менять повязку… Позволь, а ты что здесь расселся?

Последнее адресовалось Ефиму, который, пожав плечами, мрачно ответствовал:

– Из дому выперли. А что там у вас? Ерёмка бузит? Так пойдёмте, подержу вам его… отрежьте чего сами знаете.

– Устинья тебя выставила из дома? – изумился Иверзнев. – В чём же ты на этот раз провинился?

– Ну вот… и вы туда ж… «провинился»…Прямо вот на всю каторгу хуже Ефимки Силина нету! А я – сущий шестикрылый серафим, промежду прочим! – Иверзнев недоверчиво посмотрел на уголовную физиономию «серафима», а Ефим, усмехнувшись, пояснил, – Устька там Антипа пытает, насчёт Васёнки нашей. Уж и не знаю сам, в чём дело.

– Васёна? – нахмурился Михаил. – А где она сама?

– Траву раскладать пошла в сараюху. Все с этой Васёной с ума посбесились, будто царица какая! Ишь, зарёванная пришла, так теперь и в хату через это не войди, и пожрать не…

– Что значит «зарёванная»? Почему?! – всполошился Иверзнев. И понёсся, прыгая через подсохшие лужи, к сараю. Ефим только вздохнул. Поднялся, шагнул в лазаретные сени и ехидно пообещал:

– Эй, Рваный! Ерёмка! Дохтор сказал, что ежель бунтовать будешь, руку отрежет вчистую! Скапель свой точить уж пошёл! Аль, может, топором с размаху – надёжней станет?

В ответ прилетела виртуозная матерная тирада. Ефим усмехнулся и, присев обратно на крыльцо, покосился на запертую дверь в «смотровую». «Долго что-то… Может, там Антипку уж выручать пора?..»

… – И более ничего, Антип Прокопьич? Лося испугалась, говоришь? – недоверчиво переспросила Устинья.

Антип пожал плечами. Он сидел на лавке у стены, уставившись на свои перемазанные глиной сапоги. Устинья внимательно смотрела на него.

– Воля твоя, ничего не пойму… Малину-то ейную ты выкопал?

– Сколь просила… Хотел и саранки нарыть, да, Васёнка сказала, рано ещё.

– О-о-ох… – протяжно вздохнула Устя. – Это надо же было тому лосю вылезти! И с чего так пугаться-то? На Иванов день мы с ней не лося, а целого волка за Судинкой видели! Не враз и поняли, что волк, думали – собака с поселенья прибежала! Прямо перед нами из кустов вышел! Слава богу ещё, что летом они добрые. Так Васёна тогда и не пикнула… Антип Прокопьич!

– Ну что, Устя?..

– Ну говори уже как есть, чего попусту сопеть-то! Свои же люди! Нипочём не поверю, что ты Васёнке худое сделал!

Антип упорно молчал, глядя в пол. Устинья смотрела на него в замешательстве. Затем несмело, вполголоса сказала:

– Антип, я тебе допрос чинить никакого права не имею… но мне ведь взаправду знать надо! Не из любопытства пустого, а для дела! Потому мы с доктором уже какой месяц Васёнку в разум вводим. Михайла Николаич про неё третью толстую тетрадию дописывает. Кажин час туда пишет, чуть не поминутно! Говорит, что допрежь и случаев таких не видал! И ежели что-то пациентку разволнует, так нам в первую голову знать нужно! Ежели мне не хочешь говорить, так я Михайлу Николаича кликну, ему растолкуй.

– Да нет уж. Тебе лучше…

– Ну, давай тогда в череду вспоминай! – Устинья была совсем озадачена убитым видом Антипа. – Сперва вы на ямы ехали. Потом полдня в них рылись, а Васёна траву брала. Так, аль нет? Потом, говоришь, Ефим с Василь Петровичем купаться пошли, а вы – в малинник… И там – лось?

– До того ещё малину мы с ней ели. – Антип умолк, отодвинулся в самый угол, в тень. Помолчав, с трудом выговорил, – Я её… с ладони кормил. Чтоб не извозилась… А она, знать, подумала чего-то не то.