Рыжее счастье - Наталия Рощина Страница 70

— Так, значит, его телефон работает? — уже в машине сообразила Мара. — Тогда почему он не отвечает?

— Мара. — Максим не любил разговоров во время езды. — Осталось потерпеть несколько минут. Дома тебя ждет ответ на все вопросы.

— А если бы я еще сдавала экзамен?

— Тогда к нам бы приехала еще одна машина охраны.

— Что, черт возьми, происходит? — Мара поняла, что спрашивать бесполезно и обиженно уставилась в окно. Прохожие не спеша шли по тротуарам, и никому из них не было никакого дела до нее, до того, что ожидает ее через несколько минут. И жизнь не остановится, что бы ни произошло, что бы ни скрывало упрямое молчание Максима.

Ко всему Мара давно заметила, что Максим везет ее новой дорогой. Не получив ответа на самый главный вопрос, который ее интересовал, Мара решила больше ни о чем не спрашивать. Может быть, теперь он готов отвечать, да только она не произнесет больше ни слова. Ни единого слова, пока не увидит Эрнеста Павловича. Уж ему точно придется объяснить, почему такой светлый день в ее жизни омрачает какая-то глупая конспирация, игра в неизвестность?

За окном городской пейзаж сменился зеленью загородных березовых рощиц, сосновых боров. Скромные ряды домиков вскоре сменили роскошные дачи тех, кого называли новыми русскими, заставили Мару замереть от удивления. Она впервые видела столько откровенного богатства. Сравнивая нищенские постройки, к которым она привыкла в родном поселке, с этими теремами, она вдруг подумала: «Зачем все это?» Она испытала неприязнь к этой показной роскоши. Какой разительный контраст: выживание и фейерверк реализованных капризов и желаний. Зачем же так явно демонстрировать свое материальное превосходство? Однажды Мара услышала, как ее бывшая напарница Лариса высказывалась по поводу великолепия и безвкусицы, царящих внутри таких домов:

— Онассисы хреновы! Показушники, а быдло быдлом… Я с одним таким красавцем на выходные к морю рванула. Стоим на веранде. Внизу море блещет. Тут я ему и говорю: «Как хорошо ты, о море ночное, здесь лучезарно, там сизо-темно… В лунном сиянии, словно живое, ходит и дышит, и блещет оно…» Ты же знаешь, Мара, я на Тютчеве просто помешана, а кавалер мне: «Так ты еще и стихи пишешь?»

С тех пор Мара точно знала, что хозяева всех этих роскошных особняков не знают Тютчева и, с подачи Ларисы, это роняло их в ее глазах. Все удачливые богатые бизнесмены приобретали одинаковые, не самые приятные признаки, по которым Мара точно причисляла их к прожигателям жизни, не способным оценить ее по-настоящему. Самое интересное, что, попав в дом Гурина, она как-то позабыла свои определения. Эрнеста Павловича она отказывалась причислять к тем, кто ведет праздный, лишенный настоящего смысла образ жизни. Да и Лариса с ее особым взглядом на мир вскоре осталась в прошлом, куда Маре возвращаться не хотелось. Единственное, на что натолкнула Мару ее напарница, это попытка восполнить пробел в знаниях русской поэзии. Мара легко, с удовольствием поглощала все новое и начала активно читать. Вот бы сейчас ей поговорить с той же Ларисой. Раньше та, под настроение, желая произвести впечатление, с упоением читала ей стихи любимого поэта, а теперь и Мара могла легко продекламировать: «И гроб опущен уж в могилу, и все столпилися вокруг, толкутся, дышат через силу…» Мара вздрогнула и испуганно посмотрела на Максима. Ей показалось, что она прочла эти строчки вслух. Почему на ум пришли именно они? Столько всего прочитано, столько выучено наизусть, а всплыли именно эти тяжелые, мрачные строчки. Холодок пробежал по телу. И в это же мгновение машина сделала очередной поворот, после чего остановилась.

Закрыв глаза, Мара постаралась справиться с охватившим ее неприятным волнением. Оно было настолько сильным, что захотелось словно выйти из своего тела и посмотреть на происходящее как бы со стороны. Возвращаться в действительность было страшно. Мара вспомнила слова Евдокии Ивановны и мысленно сказала себе: «Я сильная!». Медленно открыв глаза, она увидела, что их машина через автоматически открывшиеся перед ними ворота въехала на участок с невероятно красивыми деревьями и яркими цветниками. Рассматривая незнакомые места, Мара забыла обо всем. Вот это и есть настоящая сказка. Здесь было настолько красиво, как будто ей выпала несказанная удача посетить кусочек рая на грешной земле. Их машина остановилась у двухэтажного особняка, выстроенного из красного кирпича, с просторной верандой, широкими окнами. Витиеватые тропинки вели к высокому крыльцу. Прильнув к стеклу, Мара заметила, что кроме их машины на специальной площадке здесь находилось еще много автомобилей, очень много, целое скопление. В марках она до сих пор не научилась разбираться, единственное, что могла сказать с уверенностью, — это были шикарные авто.

Рядом суетились мужчины, все в строгих костюмах несмотря на жару. Единственная вольность, которую они себе позволяли, — ослабленный узел галстука, и лишь двое решились на то, чтобы снять пиджаки и остаться в белоснежных рубашках. Кто-то разговаривал по телефону, нервно курил. Кто-то пытался тщетно дозвониться по мобильному и извергал при этом не самые литературные выражения. Они отчетливо доносились до Мары, даже не смотря на закрытые двери. Она перехватила напряженный взгляд Максима, но снова удержалась от вопросов. Мара наблюдала за этим скоплением незнакомых людей. Как будто здесь была назначена важная встреча, важная, потому что об этом однозначно говорили взволнованные лица присутствующих. Несмотря на то, что все они как бы пытались скрывать свои чувства, Мара понимала, что здесь царит паника, причин которой она не знала. Сидя в машине, она ощущала себя в безопасности, но скоро ей предстояло покинуть свое убежище, и Мара невероятно переживала по этому поводу.

— Мара, пойдем в дом, — тихо сказал Максим. Он выдержал паузу, дав девушке возможность осмотреться, но, кажется, увиденное впечатлило ее больше, чем можно было предположить.

— Максим, а чей это дворец?

— Эрнеста Павловича.

— Он никогда не говорил, что у него есть такая красота. — Мара продолжала удивленно осматриваться.

— Он сам здесь впервые.

— Зачем иметь дом и не жить в нем? — Изумление ее росло с каждой минутой.

— Я не уполномочен вести этот разговор.

— У Гурина что, сегодня день рождения? — Мара пыталась выглядеть уверенной и сохранить остатки недавней радости. Задавая вопрос, она знала, что получит отрицательный ответ, но молчать больше не было сил.

— Нет. День рождения у него в феврале, — спокойно ответил Максим, помогая ей выйти из машины. — Хотя, наверное, можно сказать и так.

— А он-то здесь?

— Да.

— Сколько загадок! Объясни, пожалуйста, что это за тусовка? Я имею право знать!

— Мара, замолчи. Просто иди рядом. — Максим впервые позволил себе так обращаться с Марой. Потом он будто невзначай придержал ее за руку и повел к высокому крыльцу дома. На ходу он отвечал на скупые приветствия тех, кто соизволил обратить на него внимание. Было очевидно, что многие не хотят встречаться с ним и его спутницей взглядом. Мара решила, что не стоит больше задавать вопросов. Она приберегла их для Эрнеста Павловича и послушно шла за Максимом, едва переставляя ватные от напряжения ноги.