Алина: светская львица - Валерий Бондаренко Страница 7

15 февраля был вечер у Нессельроде. Едучи на этот скучнейший раут, Алина и представить себе не могла, что встретит там, возможно, самую интересную женщину в Петербурге. Посреди вечера в салон вошла дама, и все стихло. Тишина повисла на миг лишь, но этого было б довольно, чтобы смутить вошедшую. Та, однако, безмятежно приблизилась к хозяйке, сияя полными плечами и тугими иссиня-черными локонами. Алина видела, как смешалась мадам Нессельроде, обычно такая нахальная. Черные глаза вошедшей казались веселы и как-то особенно, странно блестящи. Платье ее было царственно роскошно: из золотой парчи и тяжелых старинных пепельно-серых кружев. Толстая, почти грубая золотая цепь с большим католическим крестом из брильянтов придавала ей вид гостьи из эпохи лат и турниров. Впрочем, и сей пышный наряд тускнел рядом со свежестью, силой и даже дерзостью, которыми был отмечен весь ее облик.

Это была знаменитая графиня Самойлова. Недавно она разъехалась с мужем из-за взаимных измен. Графиня пренебрегала мнением света, дерзила даже и государю. Но все ее принимали ради ее несметного состояния и красоты.

Графиня села в кресло напротив Алины, и толпа мужчин тотчас их разделила. Но Алина успела ее рассмотреть. Лицо у нее было совсем детское, круглое, носик вздернутый, чему прекословили эти черные, то лихорадочно блестящие, то матовые глаза!.. И шея, плечи, стан — все как у статуи. Ее манеры были смелы, даже слишком вольны для светской дамы. Она откидывалась в кресле, клала ногу на ногу, покусывала кончик веера, надувала пухлые свои губки и в любую минуту могла отвернуться от собеседника.

Несколько раз, поймав пристальный взгляд Алины, она морщилась, потом приподняла бровь, потом, кажется, у кого-то справилась о смотрящей.

И все же вечер катился скучный, однообразный. Гости стали уж разъезжаться. Приготовились ехать и Алина с тетушкой и подошли попрощаться к мадам Нессельроде. И тут Алина услыхала звонкий и тоже какой-то детский голос Самойловой.

— Одна цыганка, — сказала графиня хозяйке, — научила меня гадать по руке. Хотите, я вам погадаю?

Нессельроде надулась и вопросила графиню громко, точно приговор объявила:

— Как! Вы знакомы с цыганками?

Самойлова улыбнулась светло, точно милому вопросу ребенка.

— Что ж цыгане? Они плутуют не больше нашего…

Нессельроде покрылась багровыми пятнами: она слыла первой взяточницей столицы.

— Значит, вы не хотите, — заключила безмятежно Самойлова, будто не замечая уже немого гнева хозяйки. — Тогда… — Она оглядела уже поредевший круг гостей. — Может быть, вы хотите? — вдруг обратилась она к Алине.

Ту точно жаром всю обдало. Не помня себя она к ней подошла, протянула руку.

— Садитесь! — предложила Самойлова как-то очень детски лукаво и взглянула снизу и искоса, как показалось Алине, довольно странно.

Кресло тотчас возникло подле.

Как нежны, как летучи были эти касанья! Палец ее скользил по ладони Алины, однако графиня довольно долго молчала. Алина кожей чувствовала, что все захвачены будущим ее приговором, — даже все еще бордовая, точно свекла, мадам Нессельроде.

— Что ж, вас ждет интересная жизнь, — сказала наконец графиня, отпуская руку жертвы. Но взгляд ее был внимателен и зачем-то печален. — Странный роман и не меньше того странный брак, и все это очень, сдается мне, скоро…

Она задумалась, говорить ли.

— Я полагаю, жизнь ваша станет даже занятней, чем многие здесь могут сейчас предвидеть… И больше, пожалуй, я вам ничего пока не скажу. Не хочу, милая, сглазить…

Уже в карете тетушка сделала Алине решительный выговор за вольное поведение. По возвращении от Нессельроде тетушка явилась в Алинину комнату (чего никогда прежде не было) и объявила, что у нее разговор очень серьезный. Алина удивилась: выговор за Самойлову был уж получен.

Тетушка села в единственное кресло, указала Алине рядом на стул и объявила, что всегда мечтала заменить ей несчастную мать, что, правда, Алина благодаря княжне Прозоровской довольно богата и сама может выбирать свою судьбу, но она, как женщина с неизмеримо большим опытом, советует ей все же не торопиться.

— Я знаю: вы любите (или, вернее, вам кажется, что вы любите) Базиля Осоргина. Но, ангел мой, он не богат, он не чиновен. Отец его, конечно, человек хорошей фамилии, но матушка-то — турчаночка из обоза, он подхватил ее вместе с лихорадкою при штурме Ясс. Этакого ли родства желаю я вам?

— Итак, мадам, у вас для меня есть другой жених на примете? — спросила Алина насмешливо. Ей казалось беспомощным и нелепым вторжение тетушки в ее жизнь.

— О, пожалуйста: меньшой Барятинский, Шувалов, барон фон Хольц.

— Фон Хольц старее меня в два раза, тетушка!

— Уж поверьте, что Базиль не будет вам лучшим мужем!

Здесь тетушка спохватилась: слишком личное послышалось воспитаннице в этих ее словах.

— И вообще, ангел мой, вам рано еще думать о замужестве. Помилуй Бог: вы только начали выезжать. К чему так рано лишать себя удовольствий света?

Она замолчала, явно недоговаривая чего-то.

Алина с жалостью на нее смотрела. Перед ней сидела располневшая, рано увядшая женщина с широким лицом в мелких морщинках и с вечно какими-то испуганными неопределенного темного цвета маленькими глазами. Всю жизнь она только и делала, что выезжала и танцевала, — и что же? Счастлива ли она?

— Чего вы томитесь, тетушка? Вы ведь и впрямь хотите сказать мне кое-что важное?

Но тетушка начала все же издалека:

— Видит Бог, я мечтаю видеть счастливой вас! И кажется, счастье уже недалеко, дитя мое. Мне было сказано под рукой, но человеком верным, что вас желали бы видеть фрейлиной. Мы с дядюшкой поздравляем вас. Однако… однако не промахнитесь!..

— В каком это смысле, милая тетушка?

— Вы очень понравились императрице.

— И я буду как милая Мэри! — вскричала Алина. — И Базиль… Уж верно, он придет в восторг, увидев меня в свите царицы…

— Однако для вашего же удобства будет лучше переехать вам во дворец.

— А Базиль?! — остановилась тут Алина. — Смогу ли я принимать его во дворце?

— Ах, да что ж такое, наконец, этот ваш Базиль? Принимайте его где хотите!