Прайм-тайм - Хенк Филиппи Райан Страница 7

Еще одно «ага». Денежные трудности.

— Непосредственно фармацевтическими исследованиями он не занимался, только расчетами. Бюджетное прогнозирование, что-то в этом роде. Ему всегда нравились числа… Он ведь был в Уортоне лучшим студентом из выпуска [7], вы знали?

И как раз в ту минуту, когда Мэлани только-только приходит в себя, просыпается мой пейджер. Ну конечно.

Скосив глаза, нажимаю кнопку на своей «альфе». «Суицид? — гласит сообщение. — Анжела просит проверить».

Отличное предложение. Анжела хочет, чтобы я, заглянув в это пристанище безутешной вдовы и удобно расположившись в ее гостиной, ненароком задала парочку вопросов с целью узнать, а не покончил ли с собой ее только что усопший возлюбленный супруг, нарочно превратив свой автомобиль в ужасающую груду искореженного металла? Отрубаю пейджер. Я работаю в местных новостях. Именно это от меня сейчас и требуется.

— Прошу прощения, Мэлани, — говорю я. — Извините. Может быть, вам есть что добавить? — Была не была. Бросаю взгляд на блокнотный листок, как будто сверяясь со списком вопросов. — Вы сказали, что вашему мужу нравилась его работа. Но все-таки, возможно, вы замечали, что он чем-то обеспокоен, взволнован? Возможно… гм… денежными проблемами?

Досадую на себя. Прямо-таки ювелирная работа, детка. Сейчас она меня вышвырнет.

Но мне везет.

— Да нет, мне ни о чем таком не известно, — медленно произносит она. — Когда тем утром он уходил из дому, это было только еще одно, самое обычное утро. Все было… как всегда.

Но от меня не укрывается, как Мэлани сжала кулаки, снова опустив взгляд на фото. Снизу вверх на хозяйку глядит собачка, обнюхивая ее ногу, но та отвечает лишь рассеянным поглаживанием.

— Чарли… Могу я вас кое о чем попросить?

— Конечно.

— Вам обязательно оставлять камеру включенной?

И вот один-единственный вопрос перебрасывает меня за борт, в мутные воды занятий по этике на факультете журналистики. В работе на новостном телеканале главное — записать сюжет на пленку. Если мы выключим камеру, а она скажет что-нибудь важное, то мне крышка. Но если я откажу Мэлани, она так и не скажет мне того, что намеревалась сказать. А мне ох как любопытно узнать, что же это.

— Без проблем. — Решение принято. — Уолт, мы закончили.

Погасив свет, Уолт принимается сворачивать кабель и раскручивать штатив. Ему все равно, что там у нас за разговоры с Мэлани, — важно только то, что через десять минут мы сваливаем отсюда. Ему надо будет только высадить меня у телестанции, и можно снова отправляться тушить пожары [8]. Ловлю себя на том, что завидую Уолту. У него-то график с девяти до пяти плюс переработки. А вот если я упущу сюжет — ну, тогда костяшки домино посыпятся друг за другом. На меня.

— Почему вы не ответили на имейл моего мужа? — спрашивает Мэлани. Вроде бы она не сердится. Скорее… разбита. — Он отправил его вам за день до того, как исчез.

Тут мой мозг резко тормозит, и мысли разбиваются, сталкиваясь друг с другом.

— Почему я не… ответила… на что? Ваш муж отправлял мне имейл? — Укол совести пронзает меня насквозь, а столбик шкалы «тревога» взлетает до красной отметки. Я что, проворонила письмо? — Не припомню, чтобы мне что-то приходило, — отпираюсь я, стараясь звучать убедительно. Уж мне-то отлично известно, что черная дыра моего безразмерного почтового ящика вполне могла засосать письмо и отправить его в небытие. Или это наша система вновь полетела и сожрала послание. — Вы уверены?..

— Уверена, Чарли, на все сто. Вообще-то я подумала, что вы затем и пришли ко мне сегодня. Чтобы поговорить об этом.

Я в замешательстве. Сбита с толку. Брэдли Форман умер. А его жена считает, что я проигнорировала его письмо.

Пытаюсь нащупать почву под ногами, но это оказывается непросто, потому как вместо логики во мне включается сочувствие. Ведь я могу просто поблагодарить Мэлани Форман за интервью, попрощаться, уйти и больше никогда не видеть ее. Так мне и следует поступить. Телевизионная журналистика — это как служба в спецназе. Зашел на точку, выполнил задание, покинул точку. Проявишь лишний интерес к жизни жертвы — непременно попадешь в переделку. Как я уже упоминала, такая обезличенность меня вполне устраивает.

Но почему-то мне жалко эту новоиспеченную вдову. Она решила посвятить себя дому, заботе о муже, возможно, хотела завести детей. Радовалась тому, что сделала верный выбор. А теперь весь мир для нее рухнул. И она оказалась одна в свои тридцать с небольшим. Знаем, плавали.

У меня-то, по крайней мере, есть работа. А у нее не осталось ничего. Ни друзей, которые могли бы ее утешить (в доме даже не стоит ни одного букета). Ни семьи.

— Вам известно что-нибудь о том, с какой целью он мне писал? — спрашиваю я. — Что он хо тел мне рассказать? Или, может, зная о том, что я следственный репортер, он хотел, чтобы я… провела какое-нибудь расследование?

Должно быть, она сейчас в полном раздрае. Возможно, мне удастся как-нибудь сблизиться с ней.

Мэлани закатывает рукава тонкого кашемирового свитера и теребит ремешок часов.

— Я не знаю, Чарли, я правда не знаю. — Мэлани пожимает плечами и, посмотрев на входную дверь, снова переводит взгляд на меня. — Вы могли… удалить его письмо, не прочитав его, — могло так случиться?

Я отчаянно пытаюсь изобрести подобающее оправдание, но Мэлани прерывает растущее напряжение.

— Ладно, — произносит она едва ли не шепотом. — Это не имеет значения.

Вот и вся помощь. Теперь Мэлани думает, что я неуважительно обошлась с ее мужем, даже не потрудившись ответить на его имейл, а значит, по ее мнению, в его смерти есть доля и моей вины. С другой стороны, как неотвеченное письмо может послужить причиной автомобильной аварии? Я мысленно топаю ногой. И вдруг, откуда ни возьмись, приходит спасение.

С громким лаем терьер бросается к передней двери. Мы с Мэлани подходим к лестничной площадке и выглядываем в окно: у дома остановилось два белых фургона с логотипами шестого и тринадцатого каналов. Многочисленные фотографы, репортеры вперемешку с камерами и микрофонами высыпают на подъездную дорожку, ведущую к дому Мэлани. Ворота распахиваются, и вот уже гравий хрустит под ногами у ватаги телевизионщиков, приближающихся к крыльцу.

Удивление на лице у Мэлани постепенно сменяется тревогой, и она делает пару шагов в глубь дома. Одной рукой женщина в ужасе прикрывает рот, другой опирается о поручень лестницы, ведущей на второй этаж. В эту минуту она напоминает мне деву-воительницу, запертую в замке, который обступает неприятель.