Огонь в итальянском сердце - Лаура Тонян Страница 7

Единственное, чего я сейчас хочу — выбраться отсюда. Сил больше нет подавлять плач. Он крепко держит меня, а я реву, пряча глаза. Так стыдно и больно. Ну, пожалуйста, пускай уже все прекратится!..

— Я не виновата. Я ни в чем не виновата, — скулю, подобно щенку. Дура! — Отпусти меня…

В дверь принимаются громоподобно стучать — скорее, бить в нее кулаками. На той стороне я различаю голоса Исайи и приятеля Маркуса. Кажется, он назвал его Дейлом. Кто-то еще, судя по другим мужским голосам, пытается вправить Марку мозги, но я понятия не имею, кто это.

— Ты не виновата?! — переспрашивает он, пребывая в истерическом состоянии. — Какого черта тогда ты пришла брать у меня интервью, зная, что мой отец погиб в аварии несколько дней назад?!

Маркус швыряет меня к столу, схватившись за края которого, я смогла устоять на ногах. Он откинул малознакомую расплакавшуюся девушку, будто надоевшую вещь.

Я убираю волосы с глаз и наблюдаю за его нескончаемыми шагами то в один, то в другой конец темного кабинета. Иногда грохотание сердца заглушает крики за дверью, но случается это редко. Они там дергают за ручку так, что в голове шумит. Я вытираю лицо, а потом снова и снова. Да прекрати ты уже рыдать! Необходимо наконец собраться с мыслями и завести диалог с ним, чтобы постараться усмирить.

— Я не знала.

Марк бросает на меня взгляд, исполненный гневом.

— Правда, что ли?!

— Правда. Не знала.

— Тогда ты — дерьмовая журналистка!

— Хорошо, пусть так. Только отпусти меня.

Его красивое лицо опять исказила гримаса, в этот раз — исступленности.

— Меня уже достало, что ты повторяешь одно и то же!

Желание постоять за себя, в конце концов, пересиливает, и я делаю шаг вперед — вовсе неуверенно, на ватных ногах, но не стою на месте.

— А меня достало, что ты ведешь себя, как ублюдок! — Хотела ещё добавить о том, что он ставит в один ряд всех представителей той специальности, которую я выбрала, но, подобно карточному домику, рассыпалась моя решительность.

Отступать назад некуда, бедрами вжимаюсь в край письменного стола. Маркус наступает медленно, запрятав руки в карманы джинсов. Он не сводит от меня воистину пустого взгляда ни на мгновение. От этого — холод по коже. Когда он подошел совсем близко, я перестала дышать. Широко раскрыв глаза, просто смотрю на него, без возможности совершить хоть что-либо. Просто смотреть и ждать.

Ферраро склоняется надо мной — начало конца.

— Забирай свои вещи и убирайся отсюда, — жутким шепотом отчеканивает он. И затем неистово: — ПОШЛА ВОН!

Я даю дёру! Обхожу его опрометью, хватаю сумку с пола, но по причине спешки из нее что-то вываливается. Я и не думаю всматриваться, просто собираю все обратно, а эти проклятые бумажки опять падают на пол. Когда Маркус садится на корточки рядом со мной, от страха я пошатываюсь и валюсь назад. Придерживая тело ладонями, я не вижу вокруг ничего, кроме Марка, разглядывающего то, что принадлежит мне.

Я бесшумно ахаю, когда наконец до меня доходит, в чем дело. В его руках — вырезки из журналов, газет, распечатанные из Интернета фото — все это с изображениями Ферраро. Больше дюжины его фоток. Господи, нет, нет…

Я не могу разобраться с цветом его глаз — зеленый или карий? Но могу сказать точно — они у Маркуса загорелись животным блеском. Он не спеша поднялся.

— Ах, — нарочито спокойно и поддельно ласково выдает Ферраро, — так ты моя фанатка, что ли? — Желваки на его скулах заходили ходуном. — И журналистка, — он наклоняет голову на один бок, — и поклонница, — теперь на другой. — Кошмарное, кошмарное сочетание.

Он произнес последнее предложение, вообще не выходя за рамки насмешливой интонации.

— Так может мне тебя трахнуть напоследок? — предлагает Марк хладнокровно.

Я вздрагиваю, руки перестают держать и, упав на черный паркет, я запутываюсь в ногах, но все же вскоре встаю на них. Я поднимаю высоко подбородок, словно говорю ему без слов, что собираюсь отстаивать свое достоинство до самого конца. Он «любуется» собой на фотографиях и комментирует каждую, позже выбрасывая их за спину.

— Ничего стоящего, — распрощавшись с моими архивами, Маркус изгибает бровь и двигается ко мне.

Я оглядываюсь в надежде найти что-то, чтобы защищаться. Так как звуки за дверью все ещё не затихли, я прошу о помощи.

— Помогите! — во всю мощь, а потом качаю головой, глядя на Марка: — Не надо, умоляю, не надо. — И снова, посмотрев на барьер, разделяющий нас с ребятами, которым небезразлична моя судьба: — Помогите, пожалуйста! Помогите!

Они принимаются бить в дверь сильнее, угрожают Маркусу полицией, но он молчит и наступает неторопливо со злопыхательским взглядом, направленным на меня. Загнав меня в угол, Ферраро, по-видимому, наслаждается моей реакцией, стекающими по щекам слезами и мольбами, которые я произношу, как заведенная. Положив ладони на стены по обе стороны от моего тела, он говорит охрипшим голосом:

— Basta! Передай своре волков, щелкающих затворами камер, что я — всё.

Мутный свет единственной уцелевшей лампы так и не позволил мне определиться с цветом глаз Марка, но они у него приобрели просто беспредельную тоску. То, что я никогда в жизни не испытывала. Он отталкивается руками от стены, отдаляется от меня, поднимает с пола сумку, вновь идет обратно и впихивает ее мне, впечатав больно в грудь.

Я содрогнулась от грубости Маркуса. Вытянув руку, он указал ею на дверь. Разумеется, я не стала ждать ни секунды. Наплевав на то, как выгляжу, я справляюсь с замком, распахиваю дверь и, не глядя на тех, кто боролся за меня вне кабинета, я просто взлетаю вверх по лестнице и сбегаю из «Джорджоне».

Чтобы больше никогда и ни за что сюда не вернуться.

___

*1 — Привет, детка! (венгерский язык)

*2 — Во многих регионах Италии учебный год начинается только в октябре, а заканчивается — в июне.

*3 — Сливочное итальянское мороженое (джелато) с капельками шоколада.

*4 — Клуб назван в честь Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, более известного как Джорджоне — итальянского художника, представителя венецианской школы живописи; одного из величайших мастеров периода Великого Возрождения.

*5 — Многолюдный, шумный, молодежный район Рима.