Мой талисман - Татьяна Романова Страница 65

«Ну, вот и все, – отрешенно подумала Ольга, – значит, доктор не ошибся… Я не смогу иметь детей». Если бы сейчас ей под ноги ударила молния или землетрясение разрушило бы дом, она не удивилась бы, а восприняла это как должное. Ведь рухнула ее жизнь, сгорела, превратилась в маленькую горку пепла – должен был рухнуть и сгореть окружающий мир… Но стены вокруг нее даже не шелохнулись, а в уютной темноте комнаты ярко пылал камин. Все было как всегда, и Ольга поняла, что мир не заметил ее беды. Жизни, как полноводной реке, не было никакого дела до крошечной лодочки, затонувшей в ее водах, ведь на волнах качалось огромное количество кораблей, ботов, шлюпок, даже грубых деревянных плотов, чтобы река могла заметить чье-то крушение.

Ольга стянула с постели одеяло, закуталась в него и села на ковер около ярко горящего огня. Теплый, живой, он завораживал взгляд. Она начала следить за языками пламени и постепенно ее судорожно сжатые руки обмякли, а тело расслабилось. Княжна легла на пол, подложив под голову руку, отчаяние, сжигавшее душу черным пламенем, ушло, и странное спокойствие накрыло девушку, а в ее измученной голове мелькнула мысль:

«Спорить с судьбой – бесполезно, нужно принять то, что со мной случилось, нужно решить, как мне теперь жить».

Перед глазами Ольги встало Ратманово. Вот куда хотелось вернуться. Нужно уехать немедленно! Но тут же вспомнилось, что через месяц должна состояться свадьба Натали, и она не сможет бросить подругу, испортить той торжество. По крайней мере, до конца месяца ей придется остаться. А потом Ольга попросит об отставке, ссылаясь на то, что ей нужно поправить здоровье на юге. Сейчас многие увозят своих больных в Одессу, она тоже объявит, что едет в Одессу, а сама скроется в Ратманове. Старый дом поможет залечить раны и, может быть, лет через пять она уже сможет снова встретиться с бывшим женихом и даже посмотреть ему в глаза.

«Нужно написать Сергею, – подумала девушка, и тут же сказала себе: – Но это выше моих сил. Слишком больно».

Ольга подтянула колени к подбородку и тихо застонала. Дело было не в резких болях, сжигавших ее живот, их она привыкла переносить. Невыносимо больно было на сердце. Так любить мужчину, ждать два года, наконец, получить его как награду, соединиться с ним душой и телом – и теперь добровольно отпустить… Для этого нужно было иметь железную волю, а у нее и обычной-то теперь не осталось. Девушка тихо заплакала, потом отчаяние сделало рыдания судорожными и тяжелыми, но они принесли облегчение. Вместе с рассветом к Ольге пришло решение: она напишет Сергею после свадьбы Натали. Отправит письмо по дипломатической почте и уедет в Ратманово.

«Наверное, через месяц я смогу это сделать, – подумала девушка, – я уже успокоюсь и смогу написать эти слова».

Она поднялась с ковра и проковыляла в постель. Сделав из одеяла и перины теплый кокон, княжна закуталась с головой. Это помогло, через четверть часа она согрелась, а потом заснула. Но сон не принес облегчения: Ольге снилась смеющаяся камер-фрейлина Сикорская. Та хохотала и протягивала к Ольге руки, из ее пальцев по-прежнему выползали змеи, но теперь они не могли дотянуться до княжны и, вспыхивая, обращались в пепел и падали на землю. Ольга видела себя со стороны и удивлялась: белый платок покрывал ее голову и плечи. Он был сияюще-белоснежным и даже мерцал, переливаясь голубоватыми искрами.

«Ей меня не достать, – обрадовалась девушка, – она проиграла».

Эта мысль согрела княжну приятным теплом, она повернулась спиной к хохочущей Сикорской и пошла вперед, туда, где было светло, зеленели деревья и пели птицы. Она увидела маленькую кладбищенскую церковь и подумала, что здесь, наконец, обретет покой. С этой мыслью она проснулась. За окном уже серело раннее зимнее утро. Чувствуя, что больше не сможет лежать в постели, девушка поднялась и, налив воду из кувшина, начала умываться.

«Делай что хочешь, только будь сильной и не изменяй своего решения, – приказала она себе. – Собери волю в кулак, чтобы не расстраивать близких и Натали. Перетерпи месяц, чтобы никто ничего не узнал, а потом уедешь. Докажи, что бабушка была права, когда называла тебя Лаки. Ты приняла решение, выполни то, что должна, и не омрачай жизнь любимого и своей семьи».

Ольга посмотрела на себя в зеркало и поразилась: она ничуть не изменилась со вчерашнего дня, лицо, бывшее, может быть, чуть бледнее обычного, все-таки сияло яркими красками, волосы были такими же блестящими и густыми. Она была по-прежнему красива, хотя чувствовала себя пустой оболочкой, ведь внутри все перегорело. Что же, это облегчало задачу. Если не раскисать, то никто ни о чем не догадается. Княжна кивнула своему отражению головой, как будто давая себе обещание, и позвонила, вызывая Домну. Через час она вошла в столовую, где завтракал ее брат, одетая в нарядное синее бархатное платье. Девушка была очень серьезна и очень красива.

– Доброе утро Холи, – поздоровался Алексей, – ты сегодня ранняя пташка, но выглядишь очаровательно. Носи синий бархат, он очень тебе идет.

– Спасибо, дорогой, обязательно приму твой совет, – любезно ответила Холи. – Я заглянула к Натали, она собирается, мы должны сегодня ехать с императрицей в Александро-Невскую Лавру, а нам еще нужно попасть во дворец.

– Я вас довезу, – предложил брат.

– Не нужно, мы доберемся сами, зачем тебе задерживаться из-за нас, – возразила Ольга, – поезжай. Натали не известно сколько еще будет возиться.

– Наверное, ты права, – согласился Черкасский, поднялся из-за стола и попрощался: – До вечера, дорогая, я буду поздно, но теперь у вас дел и без меня достаточно. Я заеду к Никите, сообщу о письме его будущей тещи и поделюсь нашими планами.

Девушки приехали во дворец к выходу императрицы. Все фрейлины ждали в приемной, особняком около окна стояла камер-фрейлина Сикорская. Она мельком взглянула на вошедших и отвернулась. Ольга вспомнила свой сон и поежилась. С чем он был связан? Конечно, Сикорская ненавидела ее, но она так же ненавидела и других фрейлин, казалось, что эта ненависть и еще зависть были основами ее характера. Или все-таки ненависть к Ольге была чем-то особым? Княжна отогнала тревожные мысли и поздоровалась с фрейлинами. Они дружно ответили ей, но поговорить с вошедшими девушками не успели: дверь спальни распахнулась, и в приемной появилась императрица. Сегодня Елизавета Алексеевна была в темно-лиловом, почти черном закрытом платье с большим кружевным воротником. Несмотря на то, что темный цвет и контрастный белый воротник очень шли к нежному лицу и темно-золотым волосам государыни, Ольга суеверно подумала, что зря императрица оделась в темное.

«Лучше, когда она ходит в светлом, – подумала девушка, – светлое связано с радостью и надеждой, а темное с монашеством и горем».

Ольга тут же отругала себя, пытаясь прогнать плохие мысли. Она пообещала себе, что больше не будет думать о плохом, притягивая к себе и к тем, кого любит, беды. Ее отвлекла императрица, сообщившая, что после завтрака она поедет в Лавру, взяв только одну фрейлину. Взгляд Елизаветы Алексеевны пробежался по лицам присутствующих дам и остановился на Ольге. Она внимательно вгляделась в лицо девушки и, чуть подумав, сказала: