Лимоны желтые - Кайса Ингемарсон Страница 65

– С удовольствием, – робко улыбнулся в ответ Куммель.

Агнес прошла на кухню и стала заваривать чай. Молока в доме не было, Тобиас выпил его вчера с пиццей. Агнес уже раскаивалась, что позвала Куммеля. Зачем он тут? Меньше всего ей сейчас требовалось общество. Во всяком случае, постороннего человека. Давид вошел в кухню и сел к столу.

– Можно спросить, что все это значит? – Он кивнул в сторону прихожей.

Агнес, гремя чашками, накрывала на стол. Ей не хотелось рассказывать. Ее отношения с Тобиасом Давида не касаются. Тем не менее, возможно, именно поэтому она вдруг начала говорить. Сосед непричастен к этой истории и способен быть беспристрастным. Перед ним ей не надо оправдываться, ни за себя, ни за Тобиаса. Она просто рассказала Давиду все, с начала до конца. Про знакомство в «Трех ящиках» и любовь с первого взгляда, по крайней мере с ее стороны, про измены, ложь, примирения и обещания – вплоть до сегодняшнего телефонного разговора с Силиконовыми Сиськами. Давид почти все время молчал, кивал и слушал. Чайник опустел, и Агнес заварила еще. Почувствовав, что проголодалась, она поставила на стол сухари и банку апельсинового джема, которую обнаружила в холодильнике.

Наступил вечер, хотя до темноты было еще далеко. Газон перед домом на противоположной стороне улицы зеленел свежей травой, через закрытое окно доносилось пение птиц. Еще несколько теплых дней, и все вокруг зацветет.

Агнес макнула сухарь в остывший чай, крошки осели на дне. Она подняла глаза и наткнулась на взгляд Давида. Он смотрел на нее серьезно и пристально, но у Агнес уже не было сил смущаться или отводить глаза.

– По-моему, вы очень отважная, – наконец проговорил он.

– Какая же это отвага – годами терпеть обман и унижение?

– Нужно быть мужественным, чтобы положить этому конец.

– Я и раньше пыталась это сделать.

– Но ведь на этот раз все по-другому?

Она задумалась, пытаясь отыскать хоть капельку той надежды, той нежности, что всегда жила в ее душе даже в минуты глубочайшего разочарования и гнева. На секунду зажмурилась. Сделала глубокий вдох.

– Да, – сказала она, – на этот раз все по-другому.

– Вот видите, – улыбнулся Давид. – Вы изменились. А для этого требуется мужество.

Когда Агнес услышала, как Тобиас вставляет ключ в замок, она уже больше не злилась. Она просто вышла в прихожую и попросила его забрать свои вещи. Тобиас притворился, что не понимает, в чем дело. Встал на пороге с видом оскорбленной невинности. Что за спектакль она устраивает? Он был на репетиции. Но в этот раз Агнес не захотела ему поверить.

– Уходи, – холодно произнесла она. Злиться ей тоже не хотелось.

Тобиас покосился на выставленные на лестницу вещи.

– Что ты, черт возьми, сделала с моей картиной?

– Надеюсь, испортила. Извини, конечно, но после разговора с твоей девушкой у меня было плохое настроение.

– С какой еще девушкой? Нет у меня никакой девушки.

Агнес усмехнулась в ответ на его непроизвольную обмолвку.

– Ты прав. У тебя ее действительно нет.

– Черт, ты совсем спятила. Испоганила моего Лунделя! Ты еще за это заплатишь!

– Ты хочешь, чтобы я заплатила тебе за картину, которую сама же купила?

– Но она моя, ты сама говорила!

– Конечно, твоя. Пожалуйста, забирай. Я ее только немножко улучшила. Мой прощальный подарок.

– Хватит! Неужели ты меня вот так возьмешь и выкинешь? – Тобиас заговорил просительно, почти жалобно. – Ведь ты мне даже слова не дала сказать в оправдание.

– И что ты можешь сказать?

– Что… что… что все это ужасное недоразумение.

– Что именно?

– Ну то, что… А это еще кто такой?

Агнес обернулась. В прихожей возник Давид Куммель.

– Вы меня не помните? А ведь мы встречались, – с преувеличенной вежливостью сказал Давид. Ему не следовало оставаться. Вся эта история не имеет к нему никакого отношения. Но в глубине души Агнес была рада его присутствию. И поддержке.

– Не помню. С какой стати мне помнить всех идиотов, с которыми приходится встречаться. – Явно раздраженный появлением Давида, Тобиас снова повернулся к Агнес. – А мои вещи? – уже совсем не жалобным тоном спросил он.

– Вон они. – Агнес показала на груду возле двери.

– Здесь не все.

– Все.

– А… а мои медиаторы?

– В сумке.

– Но, Агнес… черт возьми… – В голосе Тобиаса снова зазвучали жалобные нотки. – Я ведь тебя люблю. – Он нервно покосился на Давида. – Нам было так хорошо вместе.

– Только, к сожалению, ты все протрахал. С другими.

– Но, малыш… Ладно, я свалял дурака, но ведь это было несерьезно, так, на одну ночь…

– Ты имеешь в виду первый раз? Или второй? А может, третий? Или ты каждый раз изменял мне по разу? Много раз по одному?

– Давай поговорим, Агнес. – Тобиас попытался войти в квартиру.

– Ты что, не слышал, что тебе сказали? – тихо произнес Давид и сделал шаг навстречу Тобиасу. Тот остановился, он не ожидал сопротивления.

– Какого черта! Агнес, выгони этого идиота! Или ты хочешь, чтобы я это сделал?

– Нет, не хочу. Я хочу, чтобы ушел ты. Немедленно! – Она вдруг почувствовала, что злость вернулась. Зашевелилась в груди и тут же охватила ее всю. Через долю секунды Агнес уже была готова вступить в бой. За спиной у нее вырос Давид. Сжав кулаки, она набросилась на Тобиаса: – Катись отсюда, придурок! Вон!

Тобиас пошатнулся.

– Ты что делаешь?

– Повторяю: убирайся вон и никогда больше не возвращайся! С меня хватит! – Она снова толкнула Тобиаса, он отступил на шаг и оказался за порогом. Агнес схватилась за ручку и дернула дверь на себя. Дверь ударила Тобиаса, он вскрикнул от боли. – Подвинься! – Агнес снова попыталась закрыть. Тобиас отскочил в сторону. Дверь с шумом захлопнулась.

Агнес стояла в прихожей, слушая, как Тобиас, чертыхаясь, собирает вещи и спускается по лестнице. Наконец за дверью наступила тишина. Агнес не двигалась. Пока не почувствовала, как на ее плечо легла чья-то рука. Только тут она вспомнила про Давида.

– Ну как? – мягко спросил он.

По спине пробежал холодок, она глубоко вздохнула. И вдруг внутри у нее словно что-то оборвалось. Она забилась, закричала, заплакала. Давид обхватил ее руками, крепко обнял. Агнес кричала что-то невнятное, давясь рыданиями и словами, которые теснились в горле. Она не замечала, что Давид гладит ее по спине, тщетно пытаясь утешить. Она опять одна. Совершенно одна. Она захлебывалась слезами и отчаянием, а в голове слабым эхом звучало одно-единственное слово. Мама.

* * *