На перепутье - Александра Йорк Страница 64

— Ты действительно поставил и осуществил очень сложные задачи, Ники, — мягко начал он. — Но твои работы очень личные, у тебя антиобщественное видение мира. А в мире главным является безличное, но явно общественное отношение, и потому мне не о чем написать, чтобы привлечь рассеянное внимание публики. Если бы ты был членом группы или целого движения, я мог бы поговорить о новом направлении, но ведь речь идет только о тебе и твоей наставнице? Мне кажется, для сегодняшнего рынка это не годится.

Леон нетерпеливо перебил его.

— А как насчет абстрактных вещей, Вэн?

— О, они очень милы, очень декоративны. Послушай, все, что здесь есть, только для ограниченной аудитории. У меня нет ничего, о чем можно было бы рассказать в новостях или даже упомянуть в общей статье по культуре.

Ники старался не обращать внимание на жжение в глазах.

— Почему мои абстрактные работы декоративны, а те, что делает Леон, нет?

— Хороший вопрос, и на него легко ответить. Почему ты не сказал мне, что на этот тайный предварительный осмотр приглашен Вэн? — Фло Холлдон ворвалась в студию без стука. Вэн выглядел раздосадованным.

— Эти абстрактные скульптуры слишком маленькие. Если их увеличить, скажем, в двадцать раз, я бы, возможно, смогла их продать. — Она остановилась и внимательно вгляделась в Ники. — Ты тоже очень мил. И молод. Это способствует. — Затем она пробежалась по студии, бегло разглядывая картины и рисунки. — Достаточно смелые цвета и свет. Мощные визуальные эффекты. Драматично. И динамично. Если бы только выбросить тему. Рисунки слишком классические.

Как мало они знают, вздохнул Вэн.

— Работы Леона популярны не только по этой причине, дорогая Фло. Леон не продержался бы так долго, если бы его работы были всего лишь большими. Работы Леона — мощная и точная метафора современного общества. Они уверенно отвергают все ценности, причем не только традиционные — все. Это антикрасота. Это анти-все, что оживляет жизнь. Они большие, потому что предназначены для того, чтобы противостоять нам, а добившись своего, эти работы просто стоят на месте и таращатся на нас. «Вот и все, — говорят они. — И не мечтайте ни о чем другом. Потому что это — вы».

Леон промолчал.

— И не называй меня «дорогой», Вэн. Ладно, ты критик. Ну и что? Я никогда не притворялась, что хорошо разбираюсь в искусстве. Но я хорошо умею продать. Имя Леона — это деньги в банке. Его работы продаются раньше, чем он их сделает, покупатели потом дерутся друг с другом. — Она повернулась к Ники. — Вот таков реальный сегодняшний мир. Твои картины прекрасны, да и абстрактные вещи очень милы, но там, в мире, идет война. Кстати, если не считать корпоративных клиентов, я не думаю, что смогу сегодня пристраивать твои вещи. — Она поцеловала воздух у щек Вэна и Леона. — Слушайте, мне пора бежать. Спасибо, Леон. Успеха тебе, молодой человек. — Она внезапно остановилась в дверях.

— О, Вэн! Если ты напишешь что-то обо всем этом, дай мне знать. Я была бы рада помочь мальчику, тем более что он друг Леона, но сегодня у меня голова занята другим…

Она исчезла, оставив за собой глухое молчание. «В следующий раз, если она попадется ему на глаза, он ее прибьет», — подумал Леон.

Ники не сводил глаз с закрывшейся двери.

— Дилеры, — усмехнулся Вэн. — Она все переворачивает с ног на голову. Почему бы ей снова не заняться продажей рубашек? Она уже выдохлась, так же, как половина художников, ищущих пропитания.

Ники налил себе полный бокал вина и выпил его залпом, как воду.

— Не слушай ты ее, Ники, — сказал Леон. — Она со всеми так себя ведет. Таков уж мир искусства. Как и все остальные, она старается выжить в этом бизнесе.

— Дорина говорит, что наше дело, дело художников, — показать людям, почему стоит жить.

Вэну было очень жаль мальчишку. Не стоило Фло быть такой бестактной.

— Послушай, Леон, почему бы тебе не попытаться договориться с галереей «Мэлиноу»? Жак иностранец, к тому же он старше. Он может купиться на романтику этих работ. Фло ведь с реализмом никогда дела не имела. Возможно, эти работы слишком оригинальны и смелы для галереи Жака, но почему бы не попытаться?

— Я не помешаю?

Ники едва не выпал из окна.

— Дорина!

— Ники. Привет, Леон. — Дорина посмотрела на Вэна, дожидаясь, когда его представят.

Вэн улыбнулся и протянул руку. Так вот какая она, Дорина, человек твердых убеждений и любительница кружевных салфеток.

— Я Роберт Вэн Варен. Леон пригласил меня посмотреть работы Ники.

Дорина продолжала стоять, не снимая ни пальто, ни шляпы.

— Понятно. Так что, посмотрели?

Леон и Ники обменялись взглядами. Ники заверил Леона, что Дорина каждую среду занимается реставрационными работами и, следовательно, ее не будет в студии.

— Да, и ваши тоже. Все очень интересно. — Вэн явно чувствовал себя не в своей тарелке, хотя женщина вела себе предельно вежливо.

— Мне известно ваше имя, мистер Вэн Варен. Значит, вы пришли посмотреть работы Ники или написать о них?

— Да, разумеется. Я был бы рад написать, но, если честно, эти работы никак не вписываются в сегодняшнее сообщество художников. — Он осторожно улыбнулся. — Работы Ники очень романтичны и реалистичны, но такие тенденции, как бы это сказать, сейчас не в фаворе. Кстати, ваша техника безукоризненна.

Леон вздернул голову. Одно дело, когда тебя не признают, потому что твои работы плохи; совсем другое, когда тебя не признают, потому что твои работы слишком хороши. Похоже, его идея оборачивалась против него самого.

Дорина повесила пальто на вешалку и швырнула шляпу на диванчик.

— Теперь, если ваш «просмотр» закончен, мистер Вэн Варен, пожалуйста, уходите. Вы можете к нему присоединиться, Леон.

— Это я их пригласил, Дорина, — вмешался Ники, бросив взгляд в мусорную корзину: теперь он не сможет даже заменить разбитый бокал новым. Дорина взглянула на Леона.

— В самом деле? Но ведь это не твоя студия, Ники. Она моя. — Дорина повернулась к нему. — Сколько обзоров мистера Вэн Варена ты читал, Ники?

— Ну, на самом деле, ни одного. Вы всегда говорили, что его журнал…

— Тогда позволь мне пересказать некоторые статьи мистера Вэн Варена. — Она взглянула прямо в глаза критику. — В одной описывалась темная комната, полная телевизионных экранов, они быстро мигали, но ничего не показывали. Другая привлекала внимание к «звуковой скульптуре»: речь шла о комнате, наполненной звуками дорожного движения. Что еще? Картина, выполненная человеческими экскрементами в рамке из обезьяньих костей; на другом полотне — краска, разбрызганная пропеллером по гигантскому полотну; кусок желтого пенопласта, заклеенный рваными театральными афишами; «рисунки», выполненные «художником», с завязанными глазами, который скреб по бумаге под движение поезда метро и умудрялся закончить новый шедевр между двумя станциями. Самое последнее, особо ценное в смысле новостей, — круг из петард, взрывающихся спонтанно, разгоняя зрителей и вызывая необходимость звонить пожарникам. Но, оказывается, все так и было задумано. Разумеется, всего я не помню. Должна признаться, я читала далеко не все статьи. Только те, которые вошли в историю изобразительного искусства.