Я люблю Капри - Белинда Джонс Страница 64

Один за другим я выдвигаю ящики стола. В одном — сломанные ручки и клубки резинок. В другом — письма благодарных покупателей. Их мы оставим — потом их можно вставить в рамочки и повесить в магазине. Я открываю блокнот — использованные страницы загнуты треугольничками и разрисованы неким подобием граффити. «А ведь я тоже так делаю», — приходит мне в голову. А я-то удивлялась, откуда взялась эта привычка.

Расчистив верхние ящики стола, я отодвигаю стул подальше и открываю дверцу тумбы. За ней две полки. Там лежат две длинные коробки из-под сапог. Я вытаскиваю первую и открываю крышку. Коробка плотно набита конвертами, разложенными в хронологическом порядке, начиная с апреля 1967-го. Я узнаю мамин почерк. Следующий конверт датирован седьмым февраля 1972-го — мама написала это письмо спустя два дня после моего рождения. Я перебираю конверты до конца. Последнее письмо пришло за две недели до смерти Винченцо. Ух ты. Письма за тридцать лет. и все от моей мамы. Дрожащими руками я вынимаю из коробки первый конверт.

«Questa lettua e lungo dovuta. Mi sposo domani e mi si spezza il cuore che tu no sarai qui per dami via».

(«Это письмо запоздало… Завтра я выхожу замуж, и у меня разрывается сердце от сожаления, что тебя не будет здесь, чтобы передать меня моему жениху».)

Не понимаю. Оно на итальянском. Возможно, за двенадцать лет язык еще не успел стереться из ее памяти. Здесь всего несколько строчек. Я читаю дальше. Мама рассказывает о моем отце.

«Егозовут Хью Риз, он бывший военный, а сейчас работает на почте — кажется, я буду любить его вечно.

Я перебираю письма и достаю конверт из середины коробки. Август 1990-го. Мама рассказывает Винченцо про мои школьные экзамены, она пишет, что языки — это мое призвание. Опять по-итальянски. Я вытаскиваю еще одно письмо — оно написано девять лет спустя и рассказывает про мою помолвку с Томасом. Снова на итальянском. Сердце мое начинает стучать, как паровой молот, когда я беру в руки последнее письмо. Перед тем как вскрыть конверт, я закрываю глаза. Пожалуйста, пусть оно будет на английском. У меня дрожат руки. Я разворачиваю лист: «Я очень огорчилась, узнав, что тебе нездоровится..» ПО-ИТАЛЬЯНСКИ. Мама понимала все, что говорили вокруг нее. Мне становится жарко, когда я вспоминаю, что я сказала Марио про ее доступность — неудивительно, что мама опрокинула бокал. В лицо я ей этого никогда бы не сказала.

Я заталкиваю письмо обратно в коробку. Пребывать в неведении мне было спокойнее. Я не могу понять, что все это значит. Зачем она лгала? Много лет мама утверждала, что не помнит по-итальянски и двух слов. И вообще, я здесь только потому, что… Стоп. Я здесь только потому, что должна исполнять для нее роль переводчика. Я вскакиваю с кресла на ноги и заглядываю в магазин. Мама с породистой леди не продвинулись пока дальше костюма для ланча — сейчас они подбирают к нему рубашку.

Входят еще две женщины. Я спрашиваю, не нужна ли им моя помощь. Нет, они просто зашли посмотреть. Я возвращаюсь в кабинет и закрываю за собой дверь. Опускаюсь на колени возле коробки, глубоко вздыхаю и достаю письмо, написанное через два дня после моего рождения.

«Свет в палате приглушен, одни мамаши читают, другие слушают в наушниках музыку, кто-то уже спит, но я не могу заснуть, не написав тебе обо всем, папа — или теперь тебя надо называть дедушкой?! Два дня назад моя красавица дочка Ким явилась на свет, как раз к обеду!»

Как вовремя!

«Поверишь ли, мне нравится в больнице. (Помнишь, какой шум я подняла, когда подвернула ногу, карабкаясь на виллу Тиберия, после чего мне пришлось неделю просидеть дома?) Наверное, так чувствуют себя ученицы в школе-пaнсионе — я как будто вобщей спальне, только не со школьницами, а с молодыми мамами и младенцами. У нас тут есть одна бывалая мамаша, она строгая. но сердце у нее золотое. Сегодня она показывала на твоей внучке, как правильно купать ребенка. Малышка справилась превосходно — может, она будет актрисой?»

На сцену меня не очень тянет, но воду я по- прежнему люблю. Могу плескаться, пока не посинею от холода.

«Нам разрешают оставлять малышей в колыбельках рядом с нашими кроватями в то время, когда нет посетителей, а на ночь они все отправляются в отдельную большую палату, чтобы мы могли хорошенько выспаться, поэтому мы не знаем, плачут они ночами или нет. Я сразу беру Ким на руки, когда ее приносят, и прижимаю к груди, как самое большое сокровище».

Я чувствую неожиданный прилив эмоций.

«Хью все хочет, чтобы она скорее заговорила, а я, наоборот, стараюсь подольше удержать каждый день. Если ты чувствовал что-то подобное, когда я была маленькой, значит, и ты скучал по мне все эти годы, как я по тебе. Никто не расскажет, чего ожидать, правда? У тебя тоже было это чувство всепоглощающей любви? Папа, сейчас я, наверное, самая счастливая женщина на свете — ямогу лопнуть от счастья, я на седьмом небе!»

Мои глаза наполняются слезами. Я думаю: «Это она обо мне! Это я — я сделала маму такой счастливой!»

Я беру еще одно письмо. Лето семьдесят шестого. В конце приписка: «Посмотри на фотографию — это Ким на пляже».

«Папа, временами я поражаюсь своей дочери — она всего четыре года живет на свете, а так уже много всего знает и умеет. Вчера после обеда я взяла Ким на пляж, чтобы она хорошенько набегалась и легко заснула на новомместе. Она никогда раньше не была в отеле, а тем более на таком людном пляже и воспринимает все как одно большое приключение. Я только расстелила покрывало, а она уже удрала — потопала к показавшейся ей интересной семье, которая сидела неподалеку, и даже не оглянулась ни разу! Я некоторое время ее не трогала, потому что они помахали мне рукой, мол, все в порядке, но минут через десять подошла. Они сказали, что Ким замечательная и очень забавная. Мне с огромным трудом удалось уговорить ее вернуться. Представляешь? Я подумала: когда она вырастет, останется ли она такой же — независимой и общительной, или только дети бывают такие любопытные и доверчивые и так торопятся все узнать?»

Оказывается, мама считала меня путешественницей и искательницей приключений уже в четыре года. Я потрясена. Сейчас мне непонятно — как я могла столь бездарно убить целых два года жизни? Столько времени прятаться от мира в темной норке?

«Всреду будет спектакль для малышей, живущих в отеле, мне не терпится посмотреть, как она к нему отнесется. У Ким просыпается чувство юмора — яобожаю, когда она смеется. Она, наверное, унаследовала это от тебя, япомню, у тебя был особенный смех…»

Я думала, мы с мамой совсем разные, а мы, оказывается, оба все это время отчаянно тосковали по своим отцам. Хотя ни одна не призналась бы в этом вслух.

Следующий конверт я беру наугад.

«Сднем рождения, папа! Ты все еще носишь „Карту зиа Мен?»

Фирма-производитель мужской одежды.

Мой взгляд останавливается на слове «Хью» несколькими строчками ниже.

«… скоро Ким исполнится двенадцать. Я знаю, что самый лучший подарок, который я могу ей устроить ко дню рождения, это встреча с отцом Я всеми способами пыталась его найти, но никто не знает, куда ему писать. Его старый друг Клайв считает, что он мог уехать за границу…»