Гипнотизер - Андреас Требаль Страница 63

Если Жанна не отправлялась на поиски клиента, не пила чай и не поглощала любовные романы, стала быть, она наводила чистоту.

Кому-то, возможно, покажется маловероятным, что такая помешанная на чистоте особа вдруг проявила участие к человеку, в буквальном смысле слова валявшемуся в грязи, причем к первому встречному. Да еще в самый что ни на есть разгар работы. К тому же особа эта явно не принадлежала к числу святых бессребрениц. На самом деле было так, что она по недосмотру вляпалась в собачье дерьмо, и фигура лежащего на мостовой мужчины показалась ей весьма удобной, чтобы отереть об него запачканную изящную туфельку. И отерла бы, вот только, к ее несчастью, сработал принцип благородства, что ли, да и то не у нее, а у одного из ее былых почтенных клиентов. Последний восседал в обществе законной супруги в экипаже, наблюдая, как Жанна суетливо мечется возле лежащего на мостовой мужчины, посему счел долгом остановить экипаж и осведомиться, в чем дело и кто этот человек.

Поскольку Жанна никак не могла отделаться от привычки обращаться к бывшим клиентам по имени, супруга месье Фердинанда была в высшей мере возмущена подобной фамильярностью, хотя, по мнению Жанны, эта особа сама явно из тех, кто имеет любовника, причем не одного. Что, впрочем, не помешало супруге месье Фердинанда устроить мужу сцену и вдобавок пригрозить Жанне тем, что, дескать, она заявит на нее в полицию, на что месье Фердинанд, сохраняя присутствие духа, сказал: «Сокровище мое, если ты вздумаешь заявить, то полицейский, который будет составлять протокол, примется очень внимательно разглядывать тебя. Как знать, может, он что и припомнит». Его слова не могли не возыметь действия. Месье Фердинанд снял с себя пальто, я был поднят, усажен в экипаж и отвезен на квартиру Жанны. Тамошняя консьержка помогла втащить меня наверх, и уже десять минут спустя я возлегал на кушетке.

Решено было послать за доктором. Поскольку дыхание мое оставалось стабильным, он промыл раны и наложил на голову повязку. После того как консьержка вместе с доктором отбыли, я еще пару часов пробыл без сознания, составив хозяйке дома довольное скучное общество. Мне кажется даже, что в короткие мгновения просветления меня пытались обмыть. И я не ошибся — примерно около часа ночи Жанна на самом деле решила вымыть меня. С головы до ног. Она стащила меня с кушетки на пол, раздела донага, намылила рукавичкой из козьей шерсти, не пропустив ни одного участка тела, а потом, вновь призвав на помощь ту же консьержку, перебазировала меня с кушетки на свою кровать.

На ней я и провел последующие две недели. Но можно сказать, я все-таки заслужил это. Ибо Жанна требовала от меня ежедневного мытья с оттиранием рукавичкой. Занималась она этим без эмоций, очень деловито, сосредоточенно, уверенными и привычными движениями — одним словом, работала. Ни разу не раскрывала рот до тех пор, пока с процедурой не было покончено, а после на личике ее появлялась улыбка ангелочка, возрадовавшегося поглазеть, как Мадонна кормит грудью дитя.

В конце концов я восстановился настолько, что готов был возвестить о себе миру. Я отписал Филиппу и Марии Терезе, комиссару полиции Альберу Жоффе, мадам Боне и своей консьержке.

Однажды утром в комнату, где я лежал, вошла мадам Бершо. По ее изменившемуся виду я понял, что мы с ней не виделись целую вечность. Она исхудала, лицо покрывала мертвенная бледность, в уголках рта притаилась краснота, губы запеклись. Кашель стал отрывистым и сухим. Ставя в изголовье кровати корзину с весенними цветами, она грустновато заметила:

— Весна пришла, цветы принесла.

Отхаркнув мокроту в носовой платок, мадам Бершо принялась слезно и многословно сочувствовать мне, словно я, а не она, был приговорен к смерти. Туберкулез вошел в необратимую стадию, насколько я мог заключить по ее виду. Я даже не знал, что ей и сказать, пообещав разве что неделю спустя перебраться к себе на квартиру. Жанне не терпелось выставить мадам Бершо вон. Ничуть не стесняясь гостьи, она демонстративно зажала рот и нос салфеткой и стояла в дверях, явно намекая на то, чтобы эта чахоточная поскорее убиралась из ее стерильного гнездышка. Нетерпение Жанны сопровождалось и соответствующей мимикой — закатывание глаз, беззвучные охи-вздохи и тому подобное, короче говоря, ужас, да и только. Ведь эта дама была для нее даже не моя консьержка, а носитель страшной и неизлечимой хвори. В конце концов терпение Жанны исчерпалось.

— Ну разве вы не видите, что месье нездоров!

— Именно поэтому я и пришла его навестить, — парировала мадам Бершо.

— Мадам Бершо, — вмешался я, — прошу вас, я сдержу обещание, и мы с вами непременно выберемся куда-нибудь пообедать.

На глазах консьержки выступили слезы, она, закашлявшись, направилась к дверям. Жанна с каменным лицом посторонилась.

— Идите, — брезгливо велела она. — Идите же наконец!

Моя добрячка консьержка зашлась плачем и, сокрушенно покачав головой, вышла из комнаты.

— Теперь мне предстоит генеральная уборка, — сообщила Жанна.

— Нет-нет, Жанна, с этим можно и погодить, вы лучше сейчас сядете и расскажете мне, отчего вы так страшитесь грязи. Может, я сумею помочь вам.

— Даже если бы я и поверила вам, месье, я все равно ничего не желаю об этом знать. Не интересуют меня никакие причины. Я продаю свое тело и навожу порядок. И то и другое прекрасно друг с другом сочетаются. Когда, вооружившись щеткой, я что-нибудь оттираю, я не думаю о себе как о надшей. И это уже хорошо. Я мечтаю получать добрую ренту. Скоро ведь придется сойти со сцепы. Понимаете, о чем я?

Возможность была благоприятной — впервые за все время меня не мутило и не донимали головные боли. Жанна сидела в кресле напротив. Усевшись в постели, я опустил ноги на пол. Ни чуточку не стыдясь наготы, я пристально посмотрел на Жанну. Мне хотелось немного изучить эту особу. Да и себя не мешало проверить — я ведь еще не знал, каким образом травма головы отразилась на моем гипнотическом даре.

Я спросил ее, любит ли она цветы, и выудил из корзины розочку посимпатичнее. Поднеся цветок к носу, посмотрел Жанне прямо в глаза. Похоже, она относилась к числу умеренно внушаемых, и все же мне удалось заставить ее сосредоточить внимание. Жест был пошловат, банален донельзя — я с задумчивым видом медленно провел розой мадам Бершо по шраму на щеке. Жанна навострила уши.

— Мы с сестрой в день рождения бабушки частенько вставали засветло, чтобы привести ее комнату в порядок и украсить. А у вас как было принято?

— О, почти так же. На Монмартре, где мой дядя по поручению властей следит за виноградниками, есть сад, и в нем множество цветов и вечнозеленых кустарников. Когда у тетушки моей мамы случался день рождения, мы со старшим братом — он погиб под Лейпцигом во время этой «Битвы народов» — накануне вечером начинали украшать комнату. Плющом и еще каким-то растением с большими листьями, уже и не помню, как оно называлось. И еще. были такие крупные белые цветы, и нарциссы тоже были, мама их очень любила. Ну и, конечно же, розы, самые красивые розы! И другие цветы, всех не упомнишь. Мы ставили их в вазы, свивали из них целые гирлянды. А еще выставляли апельсиновые деревца в кадках — справа и слева от кресла, и когда тетя моей мамы утром заходила в комнату, она всегда изумлялась и была страшно рада.