Последний холостяк - Бетина Крэн Страница 62

В тот вечер в гостиной, где обычно все обитатели дома коротали время, воцарилась напряженная тишина, едва лишь туда вошла Антония. Она взяла корзинку для шитья и тихо села на стул. Спустя короткое время Гермиона прокашлялась и промолвила: – Мы просим тебя простить нас, Антония, за то, что мы подслушивали возле двери твоей спальни… Обычно мы не имеем привычки совать нос в чужие дела, но на сей раз обстоятельства настолько серьезны, что нам важно знать наверняка, предлагал ли граф Карр тебе выйти за него замуж или нет. Не могла бы ты удовлетворить наше любопытство?

Антония окинула взглядом напряженные лица вдов и сказала:

– Нет, он не предлагал мне этого.

– Разве? – с удивлением переспросила Гермиона. Все зашептались, смущенные таким ответом.

– Но нам казалось, что… – робко произнес кто-то.

– Он не предлагал, а требовал, чтобы я стала его женой, – уточнила Антония. – И я ему отказала.

По гостиной прокатился ропот, сопровождаемый вздохами и горестными репликами присутствующих, лица которых стали хмурыми и озабоченными. За всех снова высказалась тетушка Гермиона:

– Но ведь супружество, Антония, всегда являлось основой твоих убеждений. Ты боролась за поддержание традиций крепкой английской семьи, основанной на законном браке. Теперь же, после всех этих ужасных передряг, тебе самой понадобится надежная защита. А ведь ты всегда утверждала, что лучшая защита для англичанки – замужество и крепкая семья, что крепость женщины – ее дом. Разве я не права?

Вцепившись похолодевшими пальцами в сиденье стула, Антония сказала:

– Вы правы, у женщины должен быть муж. Но ко мне это не имеет отношения. Супружество – не для меня, довольно с меня и одного брака. Теперь я вдова, и этот статус меня вполне устраивает.

Произнесенные ею слова повергли в шок не только всех, кто их слышал, но и саму Антонию. Да и как было не поразиться такому заявлению женщины, всегда выступавшей в роли адвоката супружества и убежденной, что только в нем женщина может чувствовать себя обеспеченной и защищенной. Все вдовы, ставшие свидетельницами столь странной метаморфозы, произошедшей с их благодетельницей, придерживались на этот счет иного мнения – они считали, что Антония обязана быть последовательной и выйти за графа Ландона. Общее мнение высказала вновь тетушка Гермиона.

– Право, Антония, тебе надо стать женой его сиятельства, – прочитав поддержку в глазах подруг, промолвила она.

– Тем более после того скандального происшествия, – добавила Пруденс, озабоченно морща лоб.

– Надо позаботиться о своей репутации, – сказала Элинор взволнованным голосом.

– И подумать о своем будущем, – вставила Флоренс.

– И о детках, – вскинув брови, проворковала Поллианна, сложив руки на груди.

– Следовательно, сделать это совершенно необходимо, как ни крути, – подытожила Гертруда.

– Не вижу в этом никакой необходимости, – возразила Антония и встала. – Как вы можете убеждать меня выйти за предателя? Ремингтон Карр – бессердечный, коварный, беспринципный, хитрый, непредсказуемый негодяй. Ему дороги только его приятели-холостяки, он озабочен исключительно законами так называемого мужского братства и кодекса поведения джентльмена. Он ярый, закоренелый, неисправимый холостяк. Я заблуждалась на его счет, допустила роковую ошибку, поехав к нему с поздним визитом в тот жуткий вечер. Но я не позволю втянуть меня в авантюру с замужеством, о которой буду жалеть всю свою жизнь.

– По-моему, брак с сэром Ремингтоном для тебя единственный выход из сложившейся ситуации, – возразила тетушка Гермиона, явно встревоженная упрямством родственницы.

– Вы так считаете? Я придерживаюсь другого мнения на сей счет! Никто не вправе принудить меня к пожизненному самозаточению в золотую клетку, пусть и в расплату за мой промах.

Она умолкла и побледнела, поняв по выражению лиц своих старших подруг, на что обрекла сама себя таким заявлением. Антония повернулась и выбежала из гостиной в холл, откуда, не помня себя, устремилась на улицу. Там уже зажглись фонари, сгустились сумерки, стало меньше прохожих. Прохладный вечерний воздух остудил ее голову, но все-таки навязчивые образы женщин и мужчин, поставленных ею в компрометирующие обстоятельства, продолжали мелькать у нее перед глазами.

Жестокая правда жгла ей мозг, словно раскаленные уголья, растревоженная совесть упорно не давала покоя. Бегство из дома не помогло ей скрыться от неприятных воспоминаний. Снова и снова воображение ее рождало постыдные сцены, свидетельницей которых она стала. К своему глубочайшему стыду, сейчас она была вынуждена признать, что ей доставляло удовольствие созерцать испуганные физиономии полуголых джентльменов, читать страх и унижение в их глазах, ощущать их отчаяние. Что ж, с тяжелым вздохом подумала Антония, что посеешь, то и пожнешь. Ее бывшие жертвы отомстили ей сторицей за все свои муки.

Теперь ей стало понятно, что ощущает человек, когда к нему без стука врываются в спальню, где он предается любовным утехам. И каково голому чувствовать плотоядные взгляды наглых насмешников и шантажистов, насколько постыдно оказаться в шкуре затравленного зверя. И как нестерпимо больно становится на сердце, когда узнаешь, что тебя предал тот, которому ты доверилась и которого совсем еще недавно страстно желала.

Впервые она поняла, что все «организованные» ею браки походили на ситуацию, в которой она сама в конце концов оказалась. На людях – прогуливаясь по лондонским улицам, сидя за обеденным столом, посещая званые вечера – созданные ею супружеские пары притворялись счастливыми и респектабельными, держались вполне нормально. Но что творилось в их домах, особенно по ночам? Были ли они счастливы в спальне? Верили ли они друг другу, эти супруги поневоле, спутники жизни по принуждению? Теперь Антония в этом усомнилась.