Искушение страстью - Франсуаза Бурден Страница 61

Удивленный этой речью, Винсен посмотрел на отца. Должно быть, разговор был важен для него, раз он упомянул Юдифь, хоть и не по имени.

– А Магали боится всего, – продолжал Шарль. – Меня, твоей бабушки, боится ошибиться и кому-то не понравиться. Может, она и тебя боится? Она не умеет держаться в обществе. Поэтому ты отклоняешь приглашения: ведь ты не можешь пригласить на ответный визит. Из-за мальчишеского поведения ты навсегда можешь остаться в Валлонге, позволяя ей драить дом. И все только потому, что она решила, что ничего больше не умеет. Пройдет десять лет, ты озлобишься, и тогда ваша семья будет обречена. Семья – это не только дети. Есть еще будущее. О нем ты подумал?

– Да!

Это было как крик души, и Шарль понял, что двигается в нужном направлении. Будь он в суде, он бы не задумываясь добил противника, но перед ним сидел его сын, и он сделал паузу. Потом добавил:

– Мы оба знаем, что ты не хочешь отказываться. Так придумай что-нибудь, убеди ее. Ведь здесь она в большей безопасности. Она так боится светских мероприятий? Так они будут проходить на авеню Малахов.

С помощью твоей бабушки и Мари она быстрее обретет уверенность.

Винсен обреченно посмотрел на отца, но промолчал.

– Ты хочешь что-то сказать? – спросил Шарль.

– Я ее очень люблю.

– И прекрасно! Женятся ведь раз и навсегда. Но профессия – это тоже навсегда.

Отец не собирался уступать ни пяди – это было понятно. Глотнув вина, молодой человек возразил:

– Так я должен сказать ей, что мое спокойствие важнее. Ты этого хочешь?

– Нет. Тут дело не в состоянии души. Мне казалось, я сумел втолковать тебе, что жизнь – это не череда удовольствий. Я не хотел, чтобы ты женился на домработнице, верно? Но ты был влюблен, был готов все преодолеть… И вот пришел момент, когда тебя прижали к стене. Что ты выбираешь? Бегство?

Шарль умел быть жестким, в этом сыновья не раз убеждались на собственном опыте. Но у него на это были свои оправдания и причины. В немецком плену он выжил, несмотря на зверское обращение; в его отсутствие погибли жена и дочь, обрекая его на вечное терзание подозрениями и чувством вины; его брат покончил с собой. Разве можно такое забыть? А он по-прежнему держался прямо и не опускал головы. Винсен очень ценил отца, чтобы отказывать ему, поэтому только проговорил:

– Ты к ней несправедлив. Разве убирать в домах – это позор? Во время войны бабушка и Мадлен тоже брали тряпку в руки, от этого я их уважаю не меньше…

– Ты уважаешь Мадлен? Ладно, Винсен, шутки в сторону, мне все равно, что твоя жена была служанкой. Ей надо было жить. Но теперь ей надо подниматься до тебя, а не тебе опускаться к ней. Она ведь не настолько глупа, чтобы не поддержать тебя в такой момент… Если она любит тебя, она последует за тобой и не станет мешать твоему росту.

Подавив вздох, Винсен огляделся. Почти все столики были заняты, становилось шумно и уютно, но он чувствовал себя очень одиноко. Его чувства к Магали не изменились, он все так же сильно любил ее, но с каждым днем она все больше отдалялась от него. Как можно рассказать отцу, что иногда она напивалась для храбрости, часами пропадала неизвестно где, а по ночам плакала, уткнувшись мужу в плечо. Все молодые женщины хотели быть похожими на Брижит Бардо, эмансипировались, а она выбрала обратную дорогу, хотела походить на почтенную даму. Она покупала и надевала на себя одежду, которая ей не шла, затягивала свои роскошные волосы в строгий пучок и отмалчивалась из опасения сказать глупость. Битва эта была проиграна заранее, и Винсен бессильно наблюдал за ней. Он твердил Магали, что безумно любит ее и совсем не хочет, чтобы она менялась, но она продолжала гнаться за устаревшим эталоном светской дамы, которого, никогда не сможет достичь.

– Ты совсем ничего не ел, – мягко проговорил Шарль. – Похоже, я испортил тебе аппетит. А я-то думал, ты будешь прыгать от радости.

Однако Шарль догадывался, что у Винсена нелегкая жизнь, иначе не стал бы устраивать разговор с глазу на глаз, а ждал бы сына с шампанским на авеню Малахов.

– Извини, я не сказал тебе спасибо. Я знаю, ты много сделал для меня. А ведь ты не любишь просить.

– Так, значит, да?

Откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, Шарль спокойно ждал согласия сына: он не сомневался в таком исходе.

– Да, папа.

Никакие объяснения не помогли бы Винсену выбраться из ситуации, в которую ставил его отец. Отказ обошелся бы ему слишком дорого, он и думать не хотел о том, что скажет Шарль, если его сын заупрямится и останется на юге. Винсен не хотел ни злить, ни разочаровывать его. Как-то раз Клара сказала: «Твой отец живет только ради вас с братом. Только из-за вас он еще держится». Винсен и Даниэль были частью Юдифи, и они должны быть достойны матери. Добавив Мейер к фамилии Морван, Шарль напоминал им об этом. Отказ Винсена рассматривался бы как измена, а чего Шарль совсем не умел, так это прощать.

– Очень хорошо, мой мальчик. Тогда пойдем посмотрим мою контору, ты многого не видел и будешь приятно удивлен! А Мари будет тебе очень рада. Она вполне довольна, всем заправляет.

Положив несколько банкнот поверх счета, Шарль встал и, таким образом, положил конец разговору; говорил, как всегда, он один.

Жан-Реми оценивающе смотрел на стопку книг рядом с раскрытым чемоданом. Последний роман Базена, эссе Симоны де Бовуар, пьеса Кокто. Он совершил опустошительный набег на книжные лавки. И это все, чем он может обрадовать Алена? Кроме того, что молодой человек выращивает оливки и любит читать, художник не знал о нем ничего. Он никогда не просил Жана-Реми взять его с собой, ни разу не высказался о его творчестве, ни о чем не расспрашивал и сам ничего не рассказывал. Даже если теперь он стал уже не таким диковатым, как несколькими годами раньше, он все еще был очень скрытен.

Подойдя к окну, Жан-Реми поднял тюлевую занавеску и посмотрел вниз: по улице Риволи мчался поток машин. В Париже у художника были свои привычки, – например, останавливаться в отеле «Мерис». Ему было так тоскливо одному. Конечно, Ален в детстве и юности жил в Париже, но с какой радостью художник бы заново показал ему этот город. Вчера Жан-Реми с любопытством бродил по авеню Малахов. Проходя мимо ограды особняка Морванов, он пытался представить юность Алена за этим симпатичным фасадом. В тот же день, на коктейле в честь вернисажа, он заметил в галерее Клару и поспешил поприветствовать ее. Без этой замечательной женщины жизнь Алена была бы полным провалом, одного этого Жану-Реми было достаточно, чтобы очень хорошо относиться к пожилой даме. Но из обрывков фраз Жан-Реми понял еще кое-что. Ален искал для себя образец, идеал. А кроме этой выдающейся бабушки, ему некого было любить и не с кого брать пример. На строгих и угрюмых взрослых он махнул рукой еще в шестнадцать лет, презрение матери и властность дяди оттолкнули его – он доказал силу своего редкого характера.

Задумавшись, Жан-Реми невольно отпустил занавеску. От Алена он получал и огромную радость, и невыносимую боль. Он любил его без памяти, окончательно и бесповоротно. Боясь потерять его, он определил себе роль, от которой уже не мог отделаться. «Того, что ты даешь, мне вполне хватает». Но это же не так! Конечно, Ален приходил теперь гораздо чаще, чем раньше, но ничем с ним не делился, не заговаривал о завтрашнем дне.