Обещание экстаза - Констанция О'Бэньон Страница 61

– Я действительно чувствую себя неважно, Эдвард, – промолвила она и, чтобы не упасть, припала к нему на грудь.

– Как твои ребра, Виктория? – спросил он, осторожно поддерживая ее.

– Это все из-за вина, – пробормотала Виктория.

Эдвард улыбнулся, однако промолчал.

Внизу зазвенели мексиканские гитары, и одинокий голос запел что-то на испанском языке. Виктория и Эдвард молча слушали. Закончив одну песню, певец начал другую.

– О чем он поет? – поинтересовалась Виктория.

– Попробую перевести, – отозвался Эдвард. – Хотя при переводе красота текста будет утрачена. Это старинная испанская песня о любви. Он поет: «Я был в мире одинок, а мои ночи – темными, пока однажды в мою жизнь не вошла ты. Тогда засияло солнце и зазвучала музыка. Мое сердце навеки отдано тебе. Если я когда-нибудь тебя потеряю, то перестану существовать и сам. – В голосе Эдварда появились глубокие грудные ноты. – Моя любовь, моя любовь, умоляю, стань моей. Я больше не могу без тебя».

Эдвард обнял Викторию, и она почувствовала, как его губы прикоснулись к ее шее. Виктория прослезилась. Она любила Эдварда всем сердцем, но слова, которые он произносил, звучали для нее почти насмешкой. Ведь он всего лишь переводил песню, которую исполнял для своего хозяина и его жены мексиканский певец.

Эдвард почувствовал, что она плачет.

– Проклятие! – вскричал он, больно сжимая ее руки. – Опять этот Пол О’Брайен?!

Виктория с недоумением посмотрела на мужа; она не понимала, что его так разозлило.

– Я не собираюсь делить с Полом О’Брайеном свою первую брачную ночь, – сказал Эдвард.

Подхватив Викторию на руки, он понес ее в сиреневую комнату, а оттуда проследовал к себе в спальню. Там царил полумрак – и лишь слабый свет сочился сквозь оконное стекло.

Опустив жену на пол, Эдвард развязал на ней поясок и снял пеньюар.

– Что ты делаешь, Эдвард? – спросила она дрожащим голосом.

– Перестань, Виктория, ты не такая уж невинная, чтобы не догадываться, чем я собираюсь с тобой заниматься. – Он стащил с нее сорочку и бросил ее на пол.

Глаза Виктории расширились; она не узнавала Эдварда. Сейчас он казался ей совершенно незнакомым человеком.

Тут он снова подхватил ее на руки и уложил на кровать.

– Ты слишком долго мучила меня, Виктория, – прошептал он, прижимая ее к себе. – Ты пробудила во мне желание с первого же дня нашего знакомства.

Он покрывал поцелуями ее шею, глаза, губы. От прикосновений рук, ласкавших ее, Викторию била дрожь. Ей хотелось кричать и сопротивляться, но она не могла пошевелиться. Когда же он с жадностью впился поцелуем в ее губы, она все-таки попыталась вырваться, но тщетно.

– Пожалуйста, Эдвард, не надо! – взмолилась она, едва лишь он прервал поцелуй.

– А Пол О’Брайен тоже волновал твою кровь, Виктория? – проговорил он хриплым шепотом.

Она заглянула в его потемневшие от страсти глаза и на мгновение зажмурилась.

– Может, ты уже отдавалась ему? – продолжал Эдвард. – Скажи, Виктория, признайся…

От охватившего ее гнева Виктория забыла обо всем на свете.

– Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне? – прозвучал ее ледяной голос. – Пол никогда бы не прикоснулся ко мне до свадьбы. – По ее щекам струились слезы. – Я не знаю, что происходит между мужем и женой, Эдвард, но первая брачная ночь представлялась мне в ином свете. Я думала, что она будет исполнена нежности и любви, а не проклятий и обвинений. Неужели ты этого ждешь от меня? Тогда бери то, что тебе надо, Эдвард. Я не стану сопротивляться. Я твоя жена, но сердца моего ты никогда не получишь.

Объятия Эдварда разомкнулись. Он поднялся с постели, подобрал с пола пеньюар и протянул его жене.

– Не бойся, Виктория. Сегодня я больше тебя не потревожу. Надеюсь, что не сделал тебе больно.

– Нет, ты не причинил мне физической боли, если ты это имел в виду. Но ты очень меня обидел, Эдвард.

– В таком случае прошу меня простить, – ответил он, подходя к окну.

Виктория накинула пеньюар и бесшумно выскользнула из комнаты. Эдвард же еще долго стоял у окна. Прижимаясь лбом к холодному стеклу, он с горечью думал: «О, Виктория, что я наделал…» Он мечтал добиться ее расположения терпением и нежностью, а сам все испортил – ревность сводила его с ума.

Наконец он отошел от окна и, рухнув на кровать, прошептал:

– Но ты тоже меня жестоко обидела.