Неразгаданное сердце - Барбара Картленд Страница 6

Пели птицы. Вирджиния стала прислушиваться, пытаясь различить их голоса. Когда-то давным-давно она знала названия всех певчих птиц.

Очень медленно, с усилием она открыла глаза. На фоне ярко-голубого неба двигалось облачко красных, белых и желтых бабочек. Ее охватило ощущение радости и счастья. Неожиданно чье-то лицо закрыло небо над ней, и голос, очень мягкий и тем не менее с ноткой волнения, произнес:

— Ты очнулась! Вирджиния, ты очнулась! Вирджиния попыталась заговорить, но на секунду ей почудилось, что горло сковано параличом. Все же ей удалось чуть слышно прошептать:

— Кто… вы?

— Я твоя тетя, Вирджиния, тетя Элла Мэй! Ты меня помнишь?

— Я… помню… вас… — Слова ее были едва различимы. Глаза Вирджинии закрылись, она провалилась в сон.

Несколько часов спустя, а может, и несколько дней, она вновь пришла в себя. Птицы на этот раз молчали, но, когда она открыла глаза, бабочки все еще мелькали, и она подумала, что это, наверное, от жары. Ей показалось, что лежит она на веранде и глядит на свесившиеся через ограду глицинии. Чья-то сильная рука приподняла ее, а к губам поднесли стакан.

— Выпей, Вирджиния, тебе это полезно, — произнес голос тети.

Она покорно выпила. Было очень вкусно, но стакан сразу забрали после нескольких глотков.

— Где… я? — спросила Вирджиния, не отрывая глаз от бабочек. Для нее они были символом того, что она пыталась поймать, а может быть, того, что уже было потеряно?

— Ты в моем доме, — ответила женщина. — Я за тобой ухаживаю.

— Тетушка… Элла… Мэй, — запинаясь, проговорила Вирджиния. — Я… теперь… вспоминаю, вы… сиделка. Я… была больна?

— Да, дорогая, очень больна.

— Что… случилось со мной?

— Думаю, тебе не стоит сейчас говорить об этом, — ответила тетя. — Лежи спокойненько. Немного погодя я еще раз дам тебе питье.

— Я хочу… сейчас, — упрямо проговорила Вирджиния. — У меня жажда.

Ей опять поднесли стакан, и она попыталась понять, благодаря какому компоненту этого вкусного напитка пропадает сухость в горле.

— Мед! — сказала она вслух, выпив все до дна. Тетушка разулыбалась.

— И водяной кресс, и сельдерей и другая зелень.

— Зелень? — удивилась Вирджиния, но она была слишком слаба, чтобы продолжить разговор на эту тему. — Сколько времени… я здесь?

— Давно, — коротко ответила ей тетя. Вирджиния помолчала. Потом заговорила снова:

— Я пытаюсь вспомнить… Я упала… Произошел несчастный случай?

— Не думай об этом сейчас, — принялась упрашивать ее тетя. — Просто попытайся заснуть.

— Мне кажется… я спала… очень… долго, — пробормотала Вирджиния и тут же заснула, едва успев выговорить последнее слово.

Когда она вновь проснулась, наступил вечер. Она была уже в доме. Шторы на окнах задернуты — яркие ситцевые занавески, недорогие, но симпатичные. Комната была маленькой, с низким потолком, и хотя на дворе стояло лето, в камине горел огонь. Вирджиния шевельнулась, тетушка тут же поднялась из кресла у камина и подошла к ней.

— Вот ты и опять проснулась, — сказала она. — Хочешь немножко супа?

Вирджиния кивнула. Тетя покормила ее. Суп был даже вкуснее, чем медовое питье. Съев изрядную порцию, Вирджиния почувствовала себя не такой усталой.

— Я рада… видеть… вас… тетушка Элла Мэй, — сказала она, тщательно подбирая слова, как будто ей с трудом удавалось припомнить их. — Я часто думала о вас… но вы никогда… не заходили к нам… в Нью-Йорке.

— Да, дорогая, — мягко ответила тетя.

Вирджиния вдруг вспомнила и разговор на повышенных тонах, и отца, пришедшего чуть ли не в ярость, как часто бывало с ним, когда ему кто-нибудь перечил; и мать, тоже разозленную; и хлопанье дверьми, и то, как тетя Элла Мэй уходила из дома со слезами на глазах, но непобежденная и непреклонная в своем решении.

— Я… помню, — вслух произнесла Вирджиния. — Вы ушли… из дома.

— Да, дорогая, — подтвердила тетя. — Я ушла и вышла замуж. А к тебе на свадьбу меня пригласила твоя мать.

— Ко мне… на свадьбу! — Вирджиния замерла. Затем она сказала, как бы сама себе:

— Торт… упал на меня и… золото! Голова… очень болела. Наверное, все из-за той огромной… уродливой диадемы.

— Когда ты упала, — сказала тетя Элла Мэй, — диадема все катилась и катилась по полу.

У Вирджинии дрогнули губы, раздался слабый, дребезжащий смех.

— Я всегда считала, что диадемы до смешного бесполезны! — улыбнулась тетя Элла Мэй.

— Мама… называла ее… короной, — вспомнила Вирджиния, и они вместе рассмеялись. Внезапно смех оборвался.

— Мама! — испуганно вскричала Вирджиния. — Она… рассердится… что я заболела… Почему… она позволила мне… быть здесь?

Тетя отошла от кровати.

— Поговорим об этом в другой раз, детка.

— Нет, сейчас, — настойчиво потребовала Вирджиния. — Я хочу… знать. Она… сердится, ведь так?

— Я не хочу тебя огорчать, — произнесла тетя Элла Мэй своим мягким голосом. — Но твоя мама больше не сердится, Вирджиния, детка. Она… умерла!

Вирджиния уставилась на нее, пораженная.

— Умерла! — медленно проговорила она. — Мне и в голову никогда не приходило, что мама… может умереть. Она всегда казалась такой сильной… такой… такой несгибаемой. Так вот почему… я с вами?

— Да, дорогая.

Позже Вирджиния считала, что, прежде чем она узнала о случившемся, прошло несколько дней, состоявших из вопросов, недосказанных фраз, ответов, которые, как ей казалось, не пугают или расстраивают, а только усыпляют. Но на самом деле, как потом поведала ей тетя Элла Мэй, Вирджиния благодаря своей настойчивости узнала правду всего сутки спустя после того, как пришла в сознание.