Принц Генри - Эмма Чейз Страница 6

В конце концов прихожу в синюю гостиную рядом с личными покоями королевы. Дверь слегка приоткрыта – достаточно, чтобы увидеть, что внутри горит свет, и ощутить запах поленьев, горящих в очаге, и услышать голоса внутри.

Прислонившись головой к дверному косяку, я слушаю.

– Ты хорошо выглядишь, мой мальчик, – говорит бабушка. В ее голосе звучат те теплые нотки нежности, которые я хорошо знаю, ведь прежде она обращалась так только ко мне.

Ревную? Да, есть немного.

– Семейная жизнь тебе идет.

– Семейная жизнь с Оливией, – уточняет брат.

– И то правда.

Я слышу тонкий звон хрусталя – кто-то наливает жидкость из декантера. Полагаю, это шерри.

– Оливия уже спит? – спрашивает королева.

– Да. Уснула пару часов назад. Пока не привыкла к разнице во времени.

– Я надеялась, она утомилась из-за беременности.

Брат поперхнулся, смеется.

– Мы женаты всего три месяца.

– Когда я была замужем три месяца, уже как два с половиной месяца вынашивала твоего отца. Чего вы ждете?

Я практически слышу, как он пожимает плечами.

– Торопиться некуда. Мы… наслаждаемся друг другом. Временем вместе.

– Но вы же собираетесь заводить детей?

– Конечно. Когда-нибудь.

Слышу скрип стула и представляю, как они придвинулись ближе друг к другу, сидя рядом у камина, наслаждаясь беседой.

– Скажи мне, Николас, теперь, когда пыль немного осела… ты ни о чем не сожалеешь?

Он говорит тепло, но сам его тон твердый, с металлическими нотками.

– Ни о чем. Вообще.

Бабушка хмыкает, и я представляю, как она потягивает шерри – элегантно, как всегда.

– Но мне любопытно, – добавляет Николас. – Если бы это были вы… Если бы вам пришлось выбирать между дедушкой и троном, что бы вы сделали?

– Я очень любила твоего деда… все еще люблю его, ты знаешь. Но если бы мне пришлось выбирать, я бы не выбрала его. Помимо детей, любовью всей моей жизни было государство.

Последовала тяжелая пауза. Николас тихо говорит:

– Для меня никогда не было так. Вы ведь понимаете?

– Теперь понимаю, да.

– Я всегда понимал, чего от меня ждут, и всегда исполнял свой долг так хорошо, как только мог – но я никогда не любил власть. И никогда по-настоящему не желал ее.

– Ну а теперь ты доволен, да? Рестораны, благотворительная деятельность, которой ты занимаешься вместе с Оливией и мистером Хэммондом?

Николас отвечает не сразу, а когда говорит, его голос звучит задумчиво.

– Я не просто доволен. Я счастлив. До смешного счастлив. Я даже не мечтал, что такое возможно – быть счастливым каждый день.

– Вот и хорошо, – заявляет бабушка.

– Но есть кое-что, – добавляет Николас. – Небольшое пятнышко на солнце, – его слова тихие, колючие, словно до этого долго теснились в горле и все никак не могли вырваться. – Я знаю, что разочаровал вас. Я никогда этого не хотел, и все же так получилось. Не предупредил вас, не обсудил с вами. Бросил вызов своей королеве, а ведь вы вырастили меня, чтобы я мог добиться большего. Я прошу прощения. Мне очень жаль.

Стук хрусталя по дереву – королева отставляет бокал на тумбочку.

– Слушай меня внимательно, Николас, потому что я скажу это только один раз. Ты ни разу не разочаровал меня.

– Но ведь…

– Я вырастила тебя лидером. Ты взвесил ситуацию, оценил варианты и сделал свой выбор. Ты не отступил, не ждал разрешения. Ты действовал. Это… да, именно так поступают настоящие лидеры.

Он отвечает с легкостью, с облегчением:

– Хорошо.

Еще одна пауза, на этот раз спокойная. Кажется, мой брат потягивает свой шерри, а потом говорит:

– Кстати о выращивании лидеров…

– Да-а, – королева вздыхает. – Можем обсудить этого пьянчугу, спящего у себя, – она усмехается. – Он, как там это говорят у вас в Штатах… тот еще фрукт.

– Это точно.

Я поворачиваюсь, прижимаясь спиной к стене и сползая на пол. Не то чтобы я не привык, что все меня обсуждают – черт возьми, мои достоинства и недостатки порой обсуждают прямо в моем присутствии. Но это… тут все иначе.

Хуже.

– Помните тот праздничный школьный спектакль, в котором участвовал Генри? Последнее Рождество с мамой и папой… и у него была главная роль. Скрудж, – Николас смеется.

– Смутно припоминаю. Я ведь не была на спектакле.

– Я тоже. Но папа рассказывал. Они волновались, что, если я тоже пойду на спектакль, пресса, учителя Генри и одноклассники будут крутиться вокруг меня, и Генри потеряется. И они были правы, – стул скрипит, когда брат меняет положение. – Генри всю жизнь провел в моей тени. Теперь он на передовой, в центре внимания, прямо в ослепительном свете прожектора. Конечно же, он немного щурится. Ему нужно немного времени, привыкнуть.

– У него нет этого времени.

– Вы же не собираетесь умирать в ближайшее время? – шутит Николас.

– Конечно же нет. Но мы оба знаем, случается всякое. Он должен быть готов. Ты не понимаешь, Николас.

– Я прекрасно понимаю. Возможно, я – единственный, кто понимает.

– Нет, не понимаешь. Тебя готовили к тому, чтобы занять трон, с тех пор, как ты только начал ходить. Вокруг тебя происходила тысяча вещей, которых ты даже не понимал и не замечал. То, как к тебе обращались другие, то, как с тобой беседовали, чему тебя обучали и как. Генри за целую жизнь этого не наверстать.

– Это ему никогда не удастся, если вы сломаете его, – резко возражает Николас. – Если целой тысячей вещей вы будете подкреплять у него чувство, что что бы он ни делал – никогда не будет достаточно. Что он ничего не сумеет сделать правильно.

Некоторое время царит тишина, а потом бабушка тихо спрашивает:

– Знаешь, что самое худшее в старении?

– Эректильная дисфункция? – сухо уточняет брат.

– О, об этом можешь не беспокоиться, – очень сухо отвечает бабушка. – Это генетика, а твой дед был могуч, как жеребец, до самой смерти.

Я пытаюсь не ухмыляться. Как говорят американцы, полезешь к быку – напорешься на рога.

– Понятно, – брат улыбается. – Шерри больше не подливаю.

– Самое худшее в старении, – продолжает бабушка, – это знать, что скоро тебе придется покинуть тех, кого ты так любишь, и им придется справляться без тебя. И если они не будут готовы… если будут уязвимы… это ужасные перспективы.

Наступившую тишину нарушает только треск огня.

А потом королева решительно заявляет: