Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева Страница 59

– Вряд ли, – засмеялся Георгий. – Просто у меня все, что со светом связано, в голове все время сидит, как гвоздь, так что гениальности тут никакой не надо. А что там будет про богатырей? – спросил он.

– Вот этого я пока не знаю, – ответила Полина. – Они там, по-моему, какие-то гадостные, эти богатыри. Особенно богатырши. Все время богатырей подначивают с ними подраться, вроде как проверяют, подходят им эти мужики в качестве производителей или не подходят. В общем, они мне не очень нравятся, так что я пока даже и не представляю, как их изобразить. Ну-ка, – вдруг вспомнила она, – может, ты в качестве типажа подойдешь?

– В смысле гадостности? – снова засмеялся Георгий.

– В смысле выразительности. Я тут одно описание нашла, довольно яркое. – Полина снова открыла книгу в том месте, которое было заложено уже не красным, а зеленым карандашом, и прочитала: – «Огромен он, как утес, грозен лик у него, чутко вздрагивают нервы его под кожею золотой. Нос его продолговат, нрав у него крутой». Повернись-ка в профиль, я нос рассмотрю! – скомандовала она.

Георгий послушно повернулся. Профиль у него был – как на римской монете, которую Полина в пятом классе выменяла у соседа Витьки на бабушкину иностранную зажигалку.

– Так-так… – еле сдерживая смех, с задумчивым видом протянула она. – У тебя нрав крутой?

– Нет, – усмехнулся он. – А надо, чтобы крутой?

– И лик у тебя не грозен, – продолжала Полина, – и там еще дальше сказано, что у богатыря должны быть виски вдавлены. Видимо, это считается красиво… Нет, ты не подходишь! – заключила она и наконец рассмеялась.

– Ну и ладно. – Георгий тоже улыбнулся. – Найдешь еще типаж, не беспокойся. А почему, кстати, именно якутские истории?

– Не знаю, – пожала плечами Полина. – А что, ты все можешь объяснить, чего тебе хочется? Я вот не могу. Я в этой Якутии никогда не была, но она меня ужасно привлекает, даже больше, чем, например, Париж или еще какие-нибудь приятные места. В общем, попробую смальту класть под углом! – сказала она. – Жалко, сейчас она у меня почти что кончилась, а на новую денег пока нету.

– Полин, но у меня-то деньги как раз есть, – сказал Георгий. – Я же два года маклером работал, а это довольно прибыльная деятельность, у меня даже после того, как я квартиру эту купил, еще все-таки деньги остались. Уж на смальту-то наверняка хватит.

– Да ну тебя! – рассердилась Полина. – Какой выискался Рябушинский-спонсор! Я вчера с Глюком договорилась, она одного товарища знает, у которого по вечерам в офисе можно за компьютером сидеть. Так что я картинки к ужастикам порисую и на смальту в ноль секунд заработаю. А ты себе лучше бы одежду купил, а то на локте у тебя дыра, а зашивать, учти, некому, потому что я ничего такого не умею.

– Да есть у меня одежда, не голый же я ходил, – сказал Георгий. – Надо только в Чертаново съездить, привезти…

– Хочешь, я привезу? – предложила Полина.

– Что я, совсем уже? – поморщился он. – Сам съезжу. Все равно надо загранпаспорт там взять или военный билет. А то у меня же никаких документов нету, выйду на улицу, менты начнут цепляться.

– Ой! – наверное, по ассоциации с «выйду» вспомнила Полина. – Я же маме обещала, что сегодня к Еве съезжу! Это моя сестра, – объяснила она. – Ее опять в больницу положили, потому что ей через полтора месяца рожать. Тройню рожать будет, представляешь? – засмеялась она.

– Ого! – удивился Георгий. – Нет, не представляю. Даже странно как-то, что такое бывает.

– Да у нас вечно все так, как не бывает, – махнула рукой Полина. – У всех Гриневых. Юрка, например, нормальный врач, то есть, вернее, ненормальный, потому что сутками на работе, а если где землетрясение или какая «горячая точка», то он сразу туда, как будто ему там медом намазано. Ну вот, и вдруг он берет и женится на телезвезде, а у них ведь, у звезд, все в жизни совсем по-другому! Бывает так, по-твоему?

– Но есть же, – сказал Георгий.

– Вот именно, что не бывает, а есть, – кивнула Полина. – Ева вообще своего мужа в школе учила, и ему двадцать лет, а ей самой уже тридцать пять. Так, по-твоему, тоже бывает? А когда рожать собралась, то, пожалуйста, – тройню! И я даже не удивлюсь, если все трое к тому же окажутся девчонки.

– А почему этому надо удивляться? – удивился Георгий.

– Потому что это уж будет полная глупость, – объяснила она. – Столько мучиться, чтобы родить девчонок, это глупость, и больше ничего.

– Оригинальная теория, – засмеялся он.

– Ничего не оригинальная, а очень даже реальная, – фыркнула Полина. – Что они потом будут делать, девчонки эти? Мужчинам в рот смотреть и ждать, пока те на них обратят снисходительный взор? Ладно, это неинтересно, – поморщилась она. – Ты сегодня что собираешься делать?

– Да ничего, – пожал плечами Георгий. – Почитаю, наверное, здесь книжек по кино много. Ты же уходишь?

– Так ведь я обещала…

– Ну вот, буду сидеть и ждать, пока ты вернешься и обратишь на меня снисходительный взор, – сказал он. – Я же не девчонка, мне можно.

– Ты хоть плов доешь, – вздохнула Полина. – По-моему, ты за завтраком все-таки не наелся… Очень уж ты огромный!

– Я выйду, куплю что-нибудь, – сказал Георгий. – И, кстати, микроволновку тоже куплю. Я в ней раньше все готовил, это легко.

– Документов ведь нету у тебя, а вдруг тебя менты заберут? – напомнила она. – Сиди уж лучше дома.

– Я им не дамся, – улыбнулся он. – Может, пока что камешков еще наколотить?

– Давай, – засмеялась Полина. – Надо же, как мне повезло – дармовая сила, да еще какая! Надо молоток настоящий купить, здоровенный такой, ты тогда вообще мозаичистом заделаешься.

– Приходи скорее, – сказал Георгий. – Будут тебе камешки.

«Почему он так сказал? – думала Полина, выходя из метро у Покровских Ворот, рядом с Евиной больницей. – Снисходительный взор… И правда, что ли, ему надо, чтобы я поскорее пришла?»

При этом она с удивлением и с каким-то даже недоверием к себе чувствовала, что самой ей только этого и надо. Поскорее вернуться домой, увидеть, как он сидит на табуретке в кухне, такой неправдоподобно большой, и отбивает молотком мраморные камешки. Или не отбивает, и не сидит, и вообще все равно, что он делает – только бы был опять такой почти веселый, как сегодня с утра, и не было бы этого темного дыма у него в глазах, как ночью…

Теперь, когда самой ей уже не надо было казаться веселой, ехидной, деловитой, смешной, когда никакой не надо было казаться, чтобы его растормошить, – Полина чувствовала, что сердце у нее снова схватывается такой же сильной болью, какой оно схватилось от его ночного рассказа. Она только об этом и думала все время – о страшной тяжести, которая лежит у него на сердце и никуда не уходит, просто не может уйти, и как он выдерживает это, и сколько сможет выдерживать?..

Но сквозь эти мысли время от времени пробивались, брезжили другие – не мысли даже, а что-то смутное, неясное и тревожное. Как он обнял ее ночью, и поцеловал в макушку, и сказал: «Я бы тебя на руках носил…»