Ниточка судьбы - Елена Гонцова Страница 58

— Похоже, что сегодня именно так.

— Я же говорила! Я же говорила! — запрыгала Вера на месте. — Вот это ты с золотой гривой. Немного недовольный. И очень сильный. Лежишь в своей пустыне, отдыхаешь.

— И хочу в свою пустыню пригласить тебя, чтобы ты не грустила.

— Да, чтобы я не грустила, — как эхо откликнулась Вера. — Я не хочу грустить в дождливой Москве.

Погода на глазах портилась. Показалось, что повеяло сумерками.

— Вот даже день для нас с тобой устроили особенно ненастный. Чтоб мы вместе с ним немного поплакали — над тем, какие мы были неправильные. Особенно я. Но уже теперь я сделалась экологически чистой. Мне надо совсем немного, как видишь.

— Кстати, Пушкин говорил, что хотел бы оставить русской словесности немного библейской похабности. Он имел в виду свободу, силу и…

— Косматость, — весело сказала Вера. — Как хорошо с тобой. Нет, мы точно древние люди, и сейчас мне кажется, что невозможно полностью нас разлучить.

— Не говори больше о разлуке, — попросил Тульчин. — А то станешь, как эта сова, мудрой и одинокой. А мне отведешь место по другую сторону мира, как поступают все совы.

— Как поступают все совы, — повторила Вера. — Это Соболева. Она, конечно, и соболь тоже, но что сова — теперь я не сомневаюсь. Соболева — это мой любимый профессор.

— Да кто же не знает Соболеву, — заметил Тульчин.

— Да я первая и не знаю, — ответила Вера. — Я, Алеша, не вижу в людях и десятой доли их настоящих достоинств. Я маленькая девочка, которую ты водишь по зоопарку. А она прикидывается взрослой и умной. Правда, случайно и без злого умысла. Этот зоопарк для меня как зеркало. В Питере я была в гостях в одной квартире, там богатое собрание чучел. Мне кажется, до сегодняшнего дня меня как раз окружали такие мертвые фигуры. Не знаю, поймешь ли ты меня. Но я чувствую, что это какая-то страшная правда.

— А вот Владимир Павлович Третьяков, — внезапно сказала Стрешнева, показывая на роскошного снежного барса. — Дьявольски красивый зверь.

Тульчин внимательно посмотрел на нее, но ничего не ответил.

— На сегодня довольно, я устала, — сказала Вера. — Все, что хотела, я увидела. Я счастлива, Алеша.

В цирке она смеялась и веселилась как ребенок.

— Ничего не понимаю, — говорила Вера в антракте. — Что тут такого смешного. Но ужасно смешно. Потому что это именно то, чего не может быть, но есть. Как музыкальный конкурс, например. Тоже ведь цирк или всемирный паноптикум с дрессированными кошками и важными клоунами. Хочешь, скажу, на кого похож этот черный дрессированный поросенок?

Представление продолжалось.

— Этот фокусник, похожий на Пьеро, злобно посмотрел на меня, — внезапно сказала Вера. — Сейчас он пригласит меня на арену, чтобы спрятать в большую продолговатую коробку. Меня унесут рабочие, и больше ты меня никогда не увидишь. Не отпускай меня одну на арену.

Фокусник действительно вызывал желающих принять участие в представлении.

Вера сжалась от страха.

— Что с тобой? — заволновался Тульчин. — Это же цирк, тут все не всерьез, понарошку.

— В том-то и дело, — сказала Стрешнева, смертельно побледнев, — понарошку, как в жизни. Пойдем отсюда. А начиналось все так хорошо… Только не думай, что я сумасшедшая. Это минутная слабость. Слишком много впечатлений всего за несколько дней. К тому же для маленькой девочки, да еще и отягощенной взрослым опытом.

Они ушли, не дождавшись конца представления.

— Куда теперь? Ах да, в Лефортово, — вспомнила Вера, успокоившись. — Видишь ли, в детстве я была крайне внимательной и сосредоточенной. Ты даже не представляешь, каким густым и плотным был для меня мир. Всякий звук, цвет, поворот, всякое движение таили в себе великолепный смысл, который был мне доступен. Не так много времени прошло с тех пор, но я разучилась видеть, слышать и думать как тогда. А сейчас попробовала. И мне стало страшно. Словно бы меня к себе не подпускают. А по ходу дела откровенно дурачат страшилками, которых я реально и панически боюсь. И вместо чистой музыки все чаще слышу бесовские дудки-сопелки.

Тульчин не успел ничего ответить.

Вера продолжала свои жалобы и все больше презирала себя за это. Стало неприятно оттого, что взрослый и умный мужчина потакает ей в капризах.

«Как выбраться из этого ужасного положения? — лихорадочно думала Стрешнева. — Поздно. Что за цирк я устроила сегодня?»

— А не отпраздновать ли нам день Изысканного Жирафа? — спросил Тульчин. — Этот день и этот жираф того стоят.

— Правда? — едва шевеля губами, спросила она. — Правда отпразднуем?

— Бедная моя, — обнял ее Алексей. — Великолепная моя и самая лучшая на свете, что с тобой сделали?

— Да, — согласилась Вера, — я не ожидала такого исхода. Мы едем в Лефортово, но сначала я должна переодеться. Ради нашего Изысканного Жирафа. Это тут, рядом.

Они быстро добрались до улицы Гончарова.

— Странно, — сказала она, открывая дверь в квартиру, — мне кажется, что это было у нас с тобой. Нет, я неисправимая фантазерка, Алеша. Когда это могло быть и где?

Жилище, в котором Вера провела четыре года, показалось ей безысходно пустым и светлым. Словно ее здесь не было никогда.

Тульчин снова не успел ответить. Раздался телефонный звонок, точно кто-то ждал ее прихода, чтобы немедленно вмешаться.

— Я возьму трубку, — шепотом сказал Тульчин.

— Не бери, — тихо ответила она. — Нечего за нами подсматривать. Я, например, совершенно голая. Ты разве не заметил? Я не могу без тебя. Мне страшно представить, что меня куда-нибудь денут какие-нибудь фокусники или гипнотизеры, а тебе придется обнимать голых французских манекенщиц. Целыми охапками, от тоски и печали. Ты ведь любишь меня? Я ведь чуточку Пенелопа?

— Ты спишь на этом странном ложе?

— Да, — гордо ответила Вера, — я не чета роскошным и пышным итальянкам. Не думай, что я ревную. Это другое чувство, но такое же глубокое и мрачное.

Примерно через час они пили душистый чай с жасмином, сидя на кухне.

— Вот здесь, — говорила Вера, — за этим столом было столько продумано, что я с трудом в это могу поверить. Откуда только что бралось? Ты что такой суровый, Алешенька?

— Да я вот думаю, как сказать то, чего нельзя сказать никак?

— Ты ревнуешь меня к этой квартире?

— Вряд ли, — ответил он, — мы ничего не потеряли.

— Я потеряла, — возразила Вера.

— Все вернется, — упрямо сказал Тульчин.

— Нет, — возразила Вера убежденно. — Ничего нельзя вернуть. Я должна была находиться рядом с тобой. И все было бы иначе. И ты стал бы другим. И я стала бы другой.

— Что-то не так? — спросил Алексей.