Нет ничего сильнее любви - Таня Винк Страница 57

Еще одна странность – день рождения Гали никогда не отмечался, и Ленка на всю жизнь запомнила, как ее мама сказала, что испечет для Гали пирог, и предложила у них отметить. И отметили ее четырнадцатый год рождения. Какая счастливая в тот день была Галка! Просто вся светилась, а когда увидела подарок, вязаную кофточку по последней моде, то аж до потолка подпрыгнула. Зоя время от времени вязала для Галки и денег не брала, а однажды Юре полосатый свитер связала, он очень хотел такой. Деньги тоже не хотела брать: мол, ты же Галкин друг, но Юра рассердился, и Зоя сдалась. Она любила вязать, говорила, что нервы успокаиваются лучше любой таблетки, а особенно много вязала, распускала и снова вязала в те холодные дни. Почти двадцать лет назад…

…Галка, Лена и Зоя поехали в Луганск, к Наташке на день рождения, и, конечно же, остались на ночь. В Харьков засобирались в воскресенье после обеда. Наташа нагрузила их консервацией и овощами-фруктами, и уже в поезде они решили – тетя Зоя едет домой, а они сначала к тете Инне заедут, ей Наташка передала две банки помидоров, потом к Галке и Юре, а дальше Ленка сама, налегке. Так и сделали и в половине седьмого уже звонили в Галкину квартиру.

– Сейчас быстренько разгрузимся – и к тебе, – говорит Лена, глядя на две большие сумки и тяжело дыша.

– Я бы чаю выпила, – Галя обмахивала вспотевшее лицо кончиком шарфа.

Но выпить чаю не удалось.

Дверь открыл Андрей. Глаза испуганные, лицо бледное, руки трясутся. Галя тоже с лица сошла, стоит, воздух ртом хватает. Ленкино сердце ухнуло вниз, и тут она слышит:

– Алла умерла, Вадима арестовали, мама поехала в милицию, – и все на одной ноте, будто не человек говорит, а робот.

Галка переступает порог квартиры и хватается рукой за стену: голова закружилась. Причем, так, что потолок с полом местами поменялись и дальше ее тоже штормило. Лена ее вовремя поймала, поддержала, усадила… О том, чтобы везти консервацию к Юре, и речи быть не могло. Галя позвонила Юре, и он тут же сам примчался. Посидел минут двадцать и уехал, с собой ничего не взял, да они и забыли про сумки… Лена, конечно же, осталась у Галки, а поздно ночью вернулась тетя Инна.

Во всем случившемся читалась беспощадная закономерность. И в трагической смерти ни в чем не повинной Аллы, и в том, что ей предшествовало. Это был растущий снежный ком, скатывающийся вниз и увлекающий за собой людей. Когда все началось? С замужества Инны. Андрею было тринадцать, и он буквально с цепи сорвался. Грубил матери, забросил занятия, начал курить, гулял допоздна – в общем, налицо все признаки подросткового протеста. Инна пыталась вызвать его на разговор: мол, давай обсудим, мы ж семья, а он зыркнет исподлобья – и на улицу – или в комнате закроется. Галке он в лицо бросал: «Ты предала отца, ты лебезишь перед отчимом».

– Мама, расскажи ему про отца, – в сердцах говорила Галка, – пусть знает, что это за сволочь! А то он скоро на него молиться будет!

– Ни в коем случае, – Инна отчаянно махала руками, – для мальчика важно гордиться своими корнями. Ничего, это возраст, все пройдет.

Вадим, человек добрый, заботливый, несказанно влюбленный в Инну, мастерски «срезал» все острые углы, возникавшие в отношениях. Пристроил Андрея в вечернюю школу. Он, слава богу, окончил ее с хорошими отметками, но в институт не захотел поступать, а ведь мог же! С его-то головой! Пошел в охранники к депутату, потом в супермаркет, домой приходил когда вздумается – все делал назло. Инна нервничала – ребенок, хоть и великовозрастный, ночью гуляет – и просила так не делать. Андрей на ее уговоры отвечал с ухмылкой:

– Если со мной что случится, тебе обязательно сообщат.

И действительно, среди ночи Инне сообщили, что сынок сидит в обезьяннике. В милиции Вадиму и ей, едва ворочавшей языком, показали протокол задержания и обыска – ночной патруль обнаружил у обкуренного Андрея пакетик конопли. Эту проблему можно было решить недорого, но Андрей при задержании грубил, матерился и угрожал. Недорого не получилось еще и потому, что он был задержан с другом, тот не грубил и не угрожал, но тоже был обкуренный. Получилась группа торговцев наркотиками, да к тому же наркоманов. Вадим Григорьевич не мог видеть страдания супруги и нашел возможность закрыть дело, а обошлось это семье в десять тысяч долларов. Причем у друга была только бабушка-пенсионерка, и принимать участие в выкупе она не могла. Вадим одолжил деньги у коллеги, и дело закрыли или просто порвали – кто знает… Андрей притих и пообещал каждый месяц давать по сто долларов, больше он не мог, а Вадим завертелся. Он работал по две смены, вел прием в частных клиниках, делал операции, аборты, набирал ночные дежурства в роддоме, и в один осенний день к нему пришла жена Зозули. Она хотела прервать беременность, у Зозуль уже было двое детей, трех и пяти лет. Роман Ильич хотел третьего, о девочке мечтал, и на этой почве у супругов возникали ссоры. Вадим Григорьевич отказался: мол, идите к другому врачу, я не буду делать без согласия мужа, я ведь его знаю. Алла ушла, а на следующий день позвонила ее свекровь, Раиса Ивановна. Плача в трубку, умоляла спасти невестку, потому что третий ребенок поставит крест на ее карьере, а Алла уже заканчивала кандидатскую диссертацию, а дальше докторская… В общем, для стоматолога карьера более чем блестящая. Операцию назначили на вечер, когда Роман Ильич был на дежурстве в травматологическом пункте. Детей оставили с няней, Раиса Ивановна сидела в палате, ждала…

На суде Вадим Григорьевич полностью признал свою вину. И еще признал, что не должен был после ночного дежурства в роддоме и приема в клинике с восьми утра до четырнадцати снова идти на работу, но он пошел. А как иначе? Все расписано, пациентки ждут. И деньги нужны. Один аборт в половине четвертого, второй в шесть. Аборт, сделанный Алле в шесть, оказался последним в его карьере – открылось кровотечение, и через два часа ее сердце остановилось. Маленькая частная клиника не располагала всем необходимым на случай осложнений. Ей тоже досталось – ее закрыли. А Вадим Григорьевич отсидел пять лет от звонка до звонка и еще три года не мог работать по специальности, но его взяли фельдшером в амбулаторию в пригороде. А после этого он устроился участковым терапевтом в районную больницу, в тот район, где находился «родовой» дом. На работу ездил каждый день на автобусе за тридцать километров и не роптал. У Инны заказчиков становилось все меньше и меньше: индивидуальный пошив – удовольствие недешевое, инфляция беспощадно опустошала кошельки граждан, и ателье в итоге закрылось. Теперь в его помещении банк. В помещении парикмахерской, в которую Инна ходила годами, тоже банк, но другой. Андрей укатил в Польшу, потом за ним уехал Тимошка, и Инна с Вадимом окончательно осели в «родовом» доме. Тетя Зина увлеклась живописью – вернулась от дочери из Италии, купила краски, кисточки, холсты с подрамниками, и, наверное, нет в окрестностях уголка, не запечатленного ею на холсте. Картины она щедро дарит – одна вот красуется над Галкиным диваном, а две даже в краеведческом музее висят. На одной – церковь, но не в том виде, как сейчас, разрушенная, а еще почти целая – тетя Зина ее по памяти написала. А на второй – деревянный мост через реку, его тоже давно нет, на его месте теперь железобетонный. Инна шьет на дому одежду на заказ. Цены у нее нормальные, клиентки даже из Харькова приезжают. Дом они отремонтировали, Вадим Григорьевич на месте печки соорудил камин, поставил в саду большую беседку, окруженную бархатистой газонной травой, и теперь там барбекю. И Галя права – все у них хорошо.