Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас Страница 56

— Я буду молиться, чтобы так все и вышло, ваша светлость, — сказала Кьяра, прекрасно зная, что даже тысяча молитв и даже молитвы за каждую отдельную звезду на ночном небе все равно не превратят великого герцога в верного супруга. Только не с Бьянкой Капелло, немедленно занявшей место донны Изабеллы, устраивающей пышные приемы и притворяющейся покровительницей поэтов и музыкантов. Только не с Бьянкой Капелло, напоказ выставляющей свой живот каждому встречному.

— Впервые я встретила его в Вене, — сказала великая герцогиня. Ее стежки стали ложиться медленнее, а потом и вовсе прервались, когда она увлеклась воспоминаниями. — Мы… мы были близки по духу… Он и я. Привез мне подарки. Он понравился мне больше, чем герцог Феррарский, и тот женился на моей сестре Барбаре. Они оба были в Вене тем летом. Любопытно, что между их вельможами возникла настоящая битва, ведь герцог Феррарский долгие годы состязался с герцогом Козимо в борьбе за право наследования титула.

Кьяра тоже перестала шить. Левая рука болела, и она была рада возможности дать ей отдых.

— Я думала, что буду, по крайней мере, довольна… Но ошиблась. Ты знала, что во время свадебных торжеств он впервые встретил… ее?

— Нет, ваша светлость, не знала.

— Я тоже не знала, и довольно долго. Они держали это в тайне, но сейчас мне кажется, что я просто не хотела этого замечать. Но потом, несколько лет назад мои придворные дамы осмелились рассказать мне правду.

Она посмотрела на алтарное покрывало с вышитым белым голубем. Голубь один, без пары.

Кьяре хотелось сказать ей какие-то утешительные слова, но как назло ничего не лезло в голову. Великая герцогиня молча сделала еще один стежок, потом еще один, заполняя контур голубиного крыла.

— Магистр Руанно, твой алхимик, — сказала она. — Знаешь ли ты, что он прибыл из Австрии вместе с моей свитой?

— Нет, ваша светлость. — Кьяра почувствовала, как колючее тепло румянца заливает ей щеки. — Я думала, он из Англии. Вернее, не совсем из Англии, но откуда-то оттуда. Он иногда говорит на таком языке, который вовсе не кажется мне на слух английским.

— Он родился в Англии, в месте под названием Корнуолл — «Корновалья» по-итальянски. Эта местность славится своими оловянными и медными рудниками, и этот мальчик, Роханнес, как мы его называли в Саксонии, родился с металлом в крови.

Странно было слышать о магистре Руанно как о каком-то мальчике. Он казался цельным и неизменным, как будто он таким и появился в лаборатории, взрослым мужчиной со шрамами и всем остальным. Она никогда не задумывалась о том, где он жил прежде, откуда взялись шрамы на его руках и как давно они появились. Его было просто невозможно представить себе без них.

— Он был подмастерьем сына Агриколы и его блестящим учеником. Ты ведь знаешь, кем был Агрикола?

— Да, ваша светлость. На уроках я читала немного из того, что он написал. Я знаю, что он автор прекрасной книги о металлах и горном деле.

Великая герцогиня кивнула.

— Мой брат, император, знал, что великий герцог… тогда еще принц, интересуется алхимией, поэтому он устроил все так, чтобы юный Роханнес приехал во Флоренцию.

Кьяра стала класть больше стежков на своей канве. Она не знала, что ей говорить, и зачем великая герцогиня затеяла этот разговор о магистре Руанно.

— Во Флоренции он нашел большую любовь, и ему хватило глупости думать, что он будет счастлив. Попался в ту же ловушку, что и я. Ему было что-то около пятнадцати-шестнадцати, когда я впервые встретила его. У него были темные волосы, и выглядел он довольно грубовато. Изабелла была старше, ей было двадцать три или двадцать четыре, не помню. Она легко соблазнила его, как мне кажется, ради забавы. Успев устать от своего мужа, она металась в поисках новых ощущений. И с мальчиком Роханнесом она обрела больше, чем ожидала. Она тоже влюбилась в него, по крайней мере, на какое-то время.

— Я не знала, что вы были так тесно знакомы с магистром Руанно, ваша светлость.

— О, это не совсем так. Но я наблюдала за ним и за Изабеллой. Они впервые увиделись в день моей свадьбы. Несчастный день и для них, и для меня. Я знаю, что ты…

— Ваше Императорское Королевское Высочество, — вдруг раздался чей-то голос.

Они обе подскочили. Это была одна из немногих оставшихся при дворе немецких дам, которая всегда обращалась к великой герцогине, соблюдая все титулы в мельчайших подробностях.

— Ваш деверь, кардинал принц Фердинандо де Медичи, прибыл и просит аудиенции.

— Будь любезна, проси его, — сказала великая герцогиня и опустила иглу. — Маргарет, принеси нам, пожалуйста, вина и сладкого печенья. Нет, Кьяра, ты останься. Я хочу попросить кардинала, чтобы он тебя благословил.

Брат великого герцога вошел в комнату. Двое священников, сопровождавших его, поклонились великой герцогине и вышли.

— Мир вам, сестра моя, — сказал кардинал.

Кьяра едва ли могла представить себе человека, менее всего желавшего принести мир. На вид он был как все Медичи — смуглый, бородатый, с коротко остриженными волосами, которые начали редеть по обеим сторонам лба. В отличие от великого герцога, он был довольно полным мужчиной, с круглыми румяными щеками и чувственным ртом. Одет он был в обычные для кардинала одежды, но вместе с тем его одеяние было так щедро украшено вышивкой и драгоценными камнями, что не могло не навевать мысли о мирских богатствах. Да и тонзура ^[74] у него не была выбрита. «Как можно быть кардиналом, не приняв при этом священнический сан? ^[75]» — удивилась Кьяра.

Все дело именно в том, что он был Медичи.

Интересно, сколько у него любовниц в Риме?

С другой стороны, Кьяра вспомнила, как в день похорон старого герцога он посмотрел на стоявшую у окна герцогиню и осенил ее крестным знамением. Она тогда еще подумала o том, что между кардиналом и его невесткой существует связь скорее духовного, нежели телесного свойства.

Сложный человек, весь сотканный из противоречий.

— Мое почтение, господин кардинал, — поприветствовала его великая герцогиня. Она встала во весь рост и поклонилась ему, затем опустилась на колени и поцеловала крупный ограненный сапфир, который он носил на правом указательном пальце. Выпрямившись, она взяла его за надушенную белую руку, что было жестом удивительной близости со стороны дочери австрийского императора, никогда не прикасавшейся ни к кому. — Брат мой, входите же, присядьте, выпейте бокал вина, отведайте сладкого печенья.

Окажись на месте кардинала кто-то другой, Кьяра подумала бы, что перед ней любовники. Она тоже встала, сделала реверанс и осталась стоять. Ни один из них не обращал на нее ни малейшего внимания. Она вполне могла сойти за стул, стол или подсвечник.