Печать василиска - Татьяна Корсакова Страница 55

– Алевтина, а позвольте полюбопытствовать, – в присутствии Егора и Николая Вадим Семенович осмелел, даже голос его сделался звонким, обличающим, – как это вышло, что ваш супруг оказался на озере в полнейшем одиночестве? Что ж вы его одного-то отпустили? Человек ведь с дороги, уставший, выпивший – мало ли что. Неужто сердце не дрогнуло?

Не дрогнуло... Потому что устало дрожать. Сил не осталось даже на то, чтобы бояться. В голове пусто и гулко, и вместо мыслей ошметки тумана. Тимура больше нет, Тимур утонул, и плетка-семихвостка осиротела...

Руки вдруг задрожали, и губы тоже. И дышать стало тяжело. На плечо легла горячая ладонь, не то успокаивающе, не то предупреждающе.

– А позвольте в таком случае и мне полюбопытствовать? – Голос Гришаева звучал спокойно, точно разговор носил исключительно светский характер и никаким боком не касался Алиного мертвого мужа. – Что вы делали на озере среди ночи? Согласитесь, время для прогулок не самое подходящее.

– Подходящее, если прогулка романтическая! – Вадим Семенович подбоченился, с вызовом вздернул подбородок. – Если хотите знать, у нас с Эллочкой второй медовый месяц. Вот!

– И в самом деле романтично. – Ладонь с плеча сместилась к затылку, запуталась в распущенных волосах. – Наверное, поэтому вы каждый день ровно в полночь уходите из поместья и возвращаетесь только под утро?

– Не твое собачье дело! – вдруг вызверилась Эллочка. – Когда хочу, тогда и гуляю! Кстати, гуляю с собственным мужем, а не с каким-то там подозрительным типом. Думаешь, мы тут все слепые? Думаешь, не видели, как ты с этой шалавой, – она ткнула пальцем в Алю, – прошлой ночью развлекался? Так что у самих рыльце в пушку! Так что не надо нас дешевыми понтами пугать! Может, это вы его и порешили, муженька-то! Чтобы не мешал!

– Эллочка, душа моя, – Гришаев говорил спокойно, но в голосе его отчетливо слышалась угроза, – вы, по всей вероятности, что-то путаете. Вы же сами всего каких-то пять минут назад говорили, что видели, как господин Юсупов совершил самоубийство.

– А вот ничего я не видела! Ясно тебе, очкарик недоделанный?! – Эллочка помахала перед гришаевским носом кулаком. – Может, он не сам в воду сиганул. Может, его столкнул кто. Может, ты и столкнул. Или вот любовница твоя! Пусть менты сами разбираются, отчего он коньки отбросил, а я им в этом деле не помощник. Темно было и туман! Мы с Вадиком подбежали, а он уже в воде – мертвый. И как он в воде оказался, мы не видели!

– Вадим Семенович, можно вас на пару слов? – Гришаевская ладонь соскользнула с Алиного затылка, и унявшаяся было дрожь снова вернулась.

– Не о чем мне с вами разговаривать, молодой человек! – Вадим Семенович раздраженно взмахнул рукой.

– Ребята, ну кончайте вы этот базар, – подал голос спрыгнувший с причала Толик. – Противно слушать, честное слово! Там человек мертвый, а вы тут отношения выясняете.

– Я же сказал, всего на пару слов, – Гришаев шагнул к Вадиму Семеновичу, аккуратно ухватил за ворот рубашки, притянул к себе, что-то шепнул на ухо и почти сразу же отпустил.

После этого Вадим Семенович сделался точно сам не свой, задышал часто-часто, утерся панамой и, подхватив сопротивляющуюся Эллочку под руку, потащил в сторону дома.

– Пригрозил его утопить, если не заткнется? – усмехнулся Толик, усаживаясь прямо на влажный песок.

– Что-то вроде того, – Гришаев кивнул, а потом спросил: – Ну что, звоним в милицию?

* * *

Милиция приехала на рассвете, когда солнце уже выбралось из-за горизонта, но еще не яркое, а лениво-сонное, зябко кутающееся в обрывки тумана.

Тело Тимура доставали из воды долго, матерясь и переругиваясь. Долго, потому что Тимур не просто так утонул, Тимур запутался в бог весть откуда взявшейся у причала сети. Сеть была старой, наполовину сгнившей, но еще достаточно крепкой, чтобы не выпустить человека из своего плена. Тимур зацепился за нее пряжкой ремня и еще рукоятью плетки, засунутой за пояс. И ноги Тимуровы, кажется, тоже были стреножены этой непонятно откуда взявшейся старой сетью.

А следователь, все тот же, который вел дело Алиного деда, похоже, обрадовался, потому что выходило, что не было никакого убийства, и даже самоубийства не было, а был несчастный случай. Мужчина, находясь в нетрезвом состоянии, решил искупаться да и запутался в прибившейся к причалу сети. Если бы был трезв, если бы не темнота, то уж как-нибудь выпутался бы, а так случилось то, что случилось – роковое стечение обстоятельств. А то, что дамочка рассказывает про бурление и дрожание, так это исключительно из-за расстроенных дамочкиных нервов, с перепугу и не такое могло почудиться. Тем более что места здешние странные, ко всякого рода природным аномалиям располагающие. А может, и было какое бурление, кто ж его знает? Говорят, что со дна озера иногда газ подымается. Вот, может, и поднялся, а дамочка напридумывала себе всякого. Утопленника они, конечно, в город заберут, для порядку, чтобы эксперты на него внимательнее посмотрели, но тут и без экспертов ясно – несчастный случай и роковое стечение обстоятельств...

Аля в несчастный случай и роковое стечение обстоятельств не верила, а во что верила, и сама не знала. Да, этой ночью Тимур выпил много, но он умел пить, не пьянея. И плавал он хорошо. Странно все и страшно...

Их отпустили в седьмом часу утра, когда разбитый милицейский «уазик», постанывая и погромыхивая, увез тело Тимура в город. Гришаев с Николаем и Толиком остались на берегу, о чем-то спорили, что-то жарко обсуждали. Ивановы и Егор ушли сразу, как только следователь позволил уйти. А Аля вот стояла, не знала, что делать. Кажется, озеро освободило ее от мужа-садиста. Кажется, живи и радуйся. Не нужно больше бояться, и плетка-семихвостка больше по ее шкуре не заплачет, и роз больше никто не станет у нее на животе вырезать, а оно жутко – до озноба, до дрожи в коленках, до кровавого тумана перед глазами. И озеро ее не отпускает, лижет ноги, что-то шепчет едва различимое, ластится...

Сумасшествие... или стресс. Просто нужно отдохнуть, поспать хоть немножко, попробовать забыться.

Взбираться в гору было тяжело, словно всю прошлую ночь Аля разгружала вагоны, а вверху, у старой липы, ее уже ждал товарищ Федор.

– Хозяйка, – голос у него был одновременно испуганный и радостный. – Он умер, правда? Тот нехороший человек, он больше не будет вас обижать?

– Не будет, – разговаривать с товарищем Федором не хотелось, а хотелось поскорее с головой забраться под одеяло. – А что ты тут делаешь в такую рань? Ты же домой ушел.

– Ушел, – он моргнул. – Баба Агафья долго на меня ругалась, говорила, что я больше не должен в поместье ходить и с вами видеться тоже больше не должен. А как же я без поместья и... – он опять засмущался. – И без вас, а? Я, наверное, из дому ночью сбег.

– Наверное?

– Не помню. У меня с головой что-то, я же скаженный. Помню, что хотел сбечь, а потом ничего не помню, – он пожал худыми плечами, поправил портупею. – А теперь вот снова помню: как машины из города приехали, как плохого человека из воды доставали. Это он его к себе забрал, – товарищ Федор перешел на шепот, – чтобы вас больше не обижал. Он вас любит, а тех, кто вас обидеть хочет, к себе забирает.