Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 55

– А теперь иди к себе, – прошептала она. – Я не буду больше плакать и скоро засну. Когда ты рядом, все хорошо.

Не помня себя от радости, Лорик поцеловал ее в лоб. Сидони ответила ему ангельской улыбкой.

– Мне бы хотелось спать сегодня с тобой, на этой кровати, – признался он, – как когда-то, когда мы были детьми и не помышляли ни о чем греховном…

– Мы давно не дети, Лорик. У тебя есть Дора, а я должна наладить отношения с мужем. Я должна стать ему настоящей женой.

– Что? Ты не его жена?

– Не совсем… Неужели ты не понимаешь?

Лорик молча кивнул, глядя на нее с обожанием.

– Я так люблю тебя, Сидо!

Она прижала пальчик к его губам, вынуждая замолчать. Он вскочил на ноги и вышел.

* * *

В три часа ночи Шамплена разбудил тихий стон. Он упрекнул себя за то, что заснул, и тут же вспомнил: Альберта так безмятежно спала, что и у него, успокоенного и обретшего веру в ее исцеление, глаза закрылись сами собой.

– Принеси мне нашего мальчика, нашего Калеба, – услышал он.

– Сейчас схожу за ним. Я позабочусь о нем и о тебе, моя любимая женушка! Я так рад… Только сиделка из меня паршивая – заснул, а нельзя было.

– Ничего страшного, Шамплен, – прошептала роженица, чье лицо в слабом свете керосиновой лампы приобрело золотистый оттенок.

Клутье еще в прошлом году провели на ферму электричество, но пользовались им мало, по привычке обходясь керосиновыми лампами.

– Новорожденного я тебе сейчас принесу, но, может, тебе нужно что-нибудь еще? – спросил Шамплен, осторожно вставая с раскладного кресла.

Видя, какие усилия он прилагает, дабы усмирить свою порывистую, энергичную натуру, Альберта растрогалась.

– Все, что нужно, у меня есть. Осталось немного травяного чая и воды. Но Калеба мне обязательно нужно покормить, чтобы не пропало молоко.

– Да, конечно.

Шамплен взял лампу, прибавил огня, чтобы было светлее, и направился в кухню. Младенец спал. Матильда тоже – одетая, на раскладной кровати. В просторной кухне за ночь стало холодно, и Шамплен подбросил в печку дров.

«Хороша нянька! Храпит еще громче, чем я!» – усмехнулся он про себя.

Шамплен бережно взял ребенка и уложил его себе на левую руку. Спеленатый с ног до головы, младенец был похож на сверток – нетяжелый и удобный.

– Ты у нас красивый парень, – проговорил Шамплен, в приятном волнении прижимая малыша к груди.

На мужчину нахлынули горестные воспоминания. В такую же ночь, и тоже в феврале, он держал на руках новорожденную Эмму. Повитуха обмыла малышку, завернула в белоснежные пеленки и передала ему, сославшись на то, что Альберте нужно немного поспать и лучше, чтобы пронзительный крик ребенка ее не беспокоил. Шамплен заново пережил эту сцену, во всей ее пугающей полноте – он тогда и разволновался, и расстроился: «Еще одна девчонка! Видно, у меня будет всего один помощник на ферме».

Но того, что малышка очень красивая, даже он не стал бы отрицать. У нее были белокурые волосики, крохотный нос и изящные ручки с длинными пальцами, которыми он невольно залюбовался.

«Хорошо, если бы дети совсем не росли! – подумал Шамплен, поддаваясь грусти. – Пока сидят за партой, они милые – девочки с косичками, мальчишки – коротко стриженные. Мы и Лорику волосы подстригали к сентябрю, когда начинались занятия».

Глаза мужчины блестели от слез, когда он положил малыша Калеба на диван рядом с женой. Альберта медленно, даже с какой-то торжественностью приложила ребенка к груди. И наклонилась, словно хотела поцеловать его круглую макушку.

– Теперь, как только заплачет, я дам ему грудь, – проговорила она тихо, снова поддаваясь сонливости. – Отдохни и ты, Шамплен. Мы так с тобой друг друга любим…

– Ты права, моя женушка, моя ненаглядная!

Мужчина устроился в кресле. Он все еще улыбался, испытывая приятное волнение от того, что опять увидел свою Эмму новорожденной малышкой. Чтобы не уснуть, Шамплен решил еще раз отправиться в прошлое – вспомнить рождение остальных детей. Это даже показалось ему забавным.

«Жасент… Мать рожала ее в слезах, стеная от возмущения и горя. Она была так молода, моя Альберта! И наверняка еще любила своего жениха – ну, того парня, за которого хотела выйти замуж. Ей было очень больно. Боже мой, сколько мук приходится вынести женщинам, чтобы произвести на свет младенца! Особенно первенца. Время шло, а Альберта все никак не могла разродиться, и я, как последний болван, напился и свалился там, где стоял. Близнецы дались ей легко, благо путь был уже открыт. У меня родился сын, и уж как я был доволен, чувствовал себя королем! Сидо тоже была хорошенькая – крошечная, с густыми волосиками, крепенькая и на редкость спокойная. Когда же пришло время появиться на свет Эмме, мы все ужасно перепугались. Конца и краю этому не было, Голгофа! Альберта потеряла много крови. Она была чуть жива…»

Нить воспоминаний ускользнула от Шамплена. Он снова закрыл глаза со смутным ощущением, что прошедшие годы были какими-то серыми, а если и случались светлые моменты, то как-то уж очень редко. Но теперь все будет по-другому. Теперь они с Альбертой любят друг друга по-настоящему и преданы друг другу, теперь они – неразрывное целое…

* * *

У Матильды вошло в привычку просыпаться до зари, чтобы вовремя прийти в пресбитерий и сварить священнику кофе. Когда она открыла глаза, было уже семь утра, что немало ее расстроило. Дважды, не веря своим глазам, она посмотрела на циферблат настенных часов. «Ба! Сегодня нашему кюре придется довольствоваться чаем! Он знает, что я задержалась у Клутье. Господи Иисусе, я спала как убитая! Не нужно было столько пить накануне… Да и малыш ни разу не заплакал!»

Знахарка поспешно склонилась над колыбелью, но там было пусто.

– Наверное, Жасент уже встала и отнесла младенца матери. Мне тоже есть чем заняться: нужно поставить воду на огонь!

Матильда совершенно протрезвела, поэтому тишина, царившая в доме, сразу показалась ей странной. Если бы Жасент уже побывала в кухне, печка пыхтела бы куда громче… Не слышно было ни звука – ни писка новорожденного, ни отголоска чьих-то слов, пусть даже и произнесенных шепотом. Внезапно свинцовая тяжесть обрушилась на плечи знахарки. От волнения в горле у нее пересохло, и она перекрестилась, обуреваемая страшным предчувствием. «Что-то не так! – подумала Матильда, испытывая животный ужас. – Господи, защити нас! Пресвятая Дева Мария, сжалься!»

Каждый шаг давался ей с огромным усилием, однако Матильда все же дотащилась до мастерской. Ей самой казалось, будто она живет и перемещается в кошмарном сне – очень медленно, из последних сил, словно ее преследует опасность, а она не может бежать достаточно быстро, чтобы от нее спастись. Дверь в комнату была приоткрыта, и оттуда веяло все той же жуткой тишиной. Напряженная до предела, знахарка вошла, в душе опасаясь, что в комнате, некогда такой веселой, не осталось ничего живого. А ведь совсем недавно тут размеренно стрекотала швейная машинка, болтали и смеялись сестры…