Наследница трех клинков - Дарья Плещеева Страница 54

– Вы знакомы с этим господином?

– Я узнаю его, когда увижу.

– Я придумал! – воскликнул офицер. – Идем, я кое-что покажу вам.

Эрике и в голову не пришло сказать «нет». Хуже того – она пошла бы вслед за офицером хоть в подвал, хоть на улицу.

Он же открыл третью дверь и жестом предложил Эрике войти первой.

Она вошла, оказалась в коридоре, коридор сделал поворот, офицер распахнул перед Эрикой еще одну дверь – совсем низенькую.

– Прошу вас!

Она вошла в помещение, которое не имело одной стены, вместо стены был барьерчик. Там стояли разномастные стулья и нотные пюпитры, на полу валялись разрозненные нотные листы.

– Не бойтесь, подойдите сюда, – тихо позвал офицер, стоя у барьера. Она подошла и поняла наконец, куда попала. Это были хоры, как в бальном зале, обычные узкие хоры для музыкантов, только внизу не дамы с кавалерами исполняли контрданс и менуэт, а мужчины в фехтовальных нагрудниках готовились к схваткам.

– Есть там ваш знакомец? – спросил офицер.

– Нет, – ответила Эрика. – Но он должен там появиться.

Она впервые видела фехтовальный зал, да еще сверху, и ей было любопытно.

– Сейчас там немного любителей, ближе к вечеру соберется отличное общество, – сказал офицер. – Позвольте представиться – Преображенского полка пятой мушкетерской роты подпоручик Громов.

Эрика улыбнулась. Она радовалась тому, что нравится этому офицеру. Это была ни с чем не сравнимая радость – в тот миг Эрика не имела ни прошлого, ни будущего, одно лишь настоящее. А в настоящем, как это ни прискорбно, уже не было ни вершка пространства и ни секунды времени для Валентина фон Биппена.

Офицер, видимо, ждал, что она скажет хоть слово о себе. Но она молчала. Она только отвела глаза от его лица – потому что так таращиться на мужчину неприлично, и то, что вдруг пришли на ум приличия, вдруг насмешило ее.

Внизу сходились и расходились фехтовальщики, что-то обсуждали, брали с длинного стола и сравнивали клинки. Их было четверо – да еще двое слуг, стоявших у стены. Двое встали в позитуры, один, в белой маске и в белых же перчатках, что-то им объяснил, они очень быстро проделали движения, раздался вскрик сильнейшего огорчения – нанесенный сверху хитрый удар парировать было невозможно.

Сверху Эрика видела дверь в торцовой стене зала. Вдруг эта дверь отворилась, быстро вошел человек в епанче, скинул епанчу на руки слуге, приветствовал приятелей широким жестом – раскинув руки, вздернул подбородок – и Эрика отшатнулась.

Это был Нечаев.

Эрике почудилось, будто их глаза встретились. Нужно было спрятаться, немедленно спрятаться – и она бездумно и стремительно нашла идеальное убежище – широкое плечо офицера. Их разделало всего-то три вершка, на узких хорах, среди старой мебели, вдоль всей стенки нельзя было встать, соблюдая достойное расстояние. И она, резко шарахнувшись от барьера и отвернувшись, оказалась в объятиях у офицера.

Он невольно обнял девушку – не страстно, а скорее как младшую неразумную сестрицу.

– Вас испугал тот господин?

– Нет… просто я не ждала увидеть его тут… пустите меня…

Эрика поспешно вышла в коридор, офицер – следом.

На лестнице им полагалось бы расстаться, но расставаться Эрика не желала – и видела, что этот преображенец хочет задержать ее подольше, да не знает как.

– Нас не должны видеть тут вместе, – сказала она. – Это очень важно. Мне нужно уходить.

– Но вы не отдали записку.

– Сегодня этот господин, наверно, уже не появится. Я… я буду искать его завтра!.. В это же время!..

И Эрика, подхватив юбки, устремилась вверх по лестнице. Она была в восторге и в ужасе одновременно – назначить свидание, когда тебя о том не умоляют?!.

Навстречу по лестнице вприпрыжку спускался кавалер в черном камзоле поверх розовой рубахи и в черных же штанах. Его лицо прикрывала рыжеватая кожаная маска. Собственно, так и должен выглядеть молодой человек, имеющий похвальное намерение час-другой поупражняться на рапирах-флоретах или даже на шпагах, именно так – если бы не тюрбан. Голова его была обмотала алым фуляром, как у мавра на картинке.

Увидев Эрику, этот кавалер остановился и пропустил ее.

Лестница сделала поворот, Эрика увидела офицера, глядящего ей вслед, встретила его взгляд – и поспешила исчезнуть. А вот кавалер в алом тюрбане дальше спускался без суеты и, пройдя мимо офицера, обернулся.

Но подпоручик Преображенского полка смотрел вслед Эрике.

Ей было уже не до разведки.

Единственное путное, что удалось узнать, – это местоположение хоров. Вряд ли они кому-то нужны ночью – значит при необходимости там можно прятаться. Зачем и от кого? Таких вопросов она себе не задавала. Взбежав наверх, она прислонилась к косяку и тихо засмеялась, потом словно окаменела – и слезы потекли по нарумяненным щекам.

Все смешалось в голове – взгляд красавца-преображенца, образ загадочного жениха, давние поцелуи Валентина и даже прикосновения Мишкиных рук. Четверо мужчин в голове одновременно – это и для опытной кокетки многовато, а Эрика, полагавшая себя верной невестой, готовящей месть, и вовсе от неожиданной цифры ошалела.

Этого быть не могло!

Девица, которая гордилась своей непоколебимой добродетелью, имела право ответить на мужской поцелуй только в том случае, если это поцелуй жениха после обручения. Тут совесть Эрики была чиста – более или менее чиста, потому что не обошлось без шалостей. Что касается Михаэля-Мишки – оправдание имелось, Эрике нужен был мужчина, способный на поединке заколоть князя Черкасского. Ради такой цели стоило позволить себе немного лишнего… совсем чуточку!.. Это же не измена погибшему жениху, это – необходимое условие вербовки бойца, и пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает! (Знаменитый девиз ордена Подвязки дамы применяют ко всему на свете в качестве самого весомого аргумента оскорбленной добродетели, и что любопытно – у них это получается.)

Примерно так же Эрика могла объяснить себе и волнение от встречи с загадочным женихом. Он ее как-то причудливо и даже жутковато волновал – должно быть, предчувствием мести, для которой он должен был послужить орудием. Да и, пожалуй, иным предчувствием – ему предстояло осуществить пресловутое мужнее право, пугало для всех благовоспитанных девиц, и Эрика не могла понять – что в ней откликается на мысль о близости, откуда происходит волнение?

Но необъяснимая радость от встречи с преображенцем Громовым никаких объяснений и оправданий не имела. Она родилась сама, нежданно-негаданно, овладела душой – и не желала отступать! Вот она-то и была подлинной изменой Валентину!

Смятение чувств погнало Эрику в самую глубину комнаты, заставленной старой мебелью, и приказало отворить окно. Ворвалась влажная метелица, ударила в лицо и в грудь крылом, утыканным крошечными иголками, потребовала: «Впусти!»