Наследница трех клинков - Дарья Плещеева Страница 53

С горя Громов решил, что надо бы съездить в фехтовальный зал и поупражняться вволю, под присмотром хорошего фехтмейстера. От казармы, где он жил, до заведения Бальтазара Фишера было чуть поболее полутора верст, летом пройтись – одно удовольствие, а зимой… кто знает гнилую столичную зиму, тот поймет…

Положив себе рано утром съездить в зал и уговориться о занятиях, Громов остаток дня провел в заботах – убедился, что приведенные из Москвы солдаты разместились в казармах, получили дрова, застелили постели свежим бельем, накормлены. Денщик к ужину приготовил постное – сварил малосъедобную пшенную кашу, испек какие-то подозрительные лепешки. Ни капустки, ни огурчиков, ни грибов он еще не успел раздобыть. Громов изругал его и с горя пораньше лег спать.

Как раз когда он, засыпая, вспомнил почему-то княгиню Темрюкову-Черкасскую, на четвертом этаже дома, в котором разместился фехтовальный зал, шел военный совет.

Маша с Федосьей уже улеглись, Воротынский как ушел после ссоры – так и не возвращался, Нечаев где-то пропадал, и в маленькой комнатке можно было свободно говорить по-французски.

– Коли гвардия возвращается из Москвы, значит, кордоны сняты и можно оттуда выехать, – сказала Анетта. – Теперь-то я узнаю, что с родителями! Может статься, они уж в столице! Я должна побывать у Ворониных, они что-то могут знать, – говорила возбужденная Анетта. – Бредихины также могут знать! Я должна съездить на Васильевский к Марфе…

– Ни в коем случае, сударыня! – возразила Эрика. – Вас там караулит ваш любезный супруг! Он знает, что вы обязательно вернетесь к ребенку!

– Но он не менее моего жаждет увидеть моих родителей и рассказать им про Валериана! Может быть, он их уже отыскал… может, и Марфу они уже забрали вместе с Валерианом?.. Я должна знать, что происходит, сударыня!

– Но вы не можете ехать туда одна, без защитника, сударыня!

– Но я должна туда поехать! Марфа может знать что-то очень важное, сударыня!

– Я не пущу вас, сударыня!

Не то чтобы Эрика сильно привязалась к Анетте – как прикажете привязываться к особе, которая в день по два часа молится Богу и изрекает прописные истины? Но она не могла обойтись без Анетты и не хотела, чтобы компаньонка рисковала жизнью.

В конце концов они сошлись на том, что стоит поехать вместе, а что касается провожатого – то можно отыскать в измайловских казармах доброго Фридриха фон Герлаха (показываться на глаза брату Карлу-Ульриху Эрика теперь боялась; одно дело – при мчаться к нему с рыданиями сразу после побега, другое – более трех месяцев спустя, и поди растолкуй, что ты все это время изображала дуру!).

Оставалось придумать, как выбраться из дома незаметно.

Им были известны две лестницы – черная, которую охранял кучер Андреич, и парадная, которую, скорее всего, на ночь запирали. Расположение комнат внизу было им неизвестно совершенно. Может быть, имелся еще какой-то выход – дверь, окно? И мог ли этот выход служить входом? И можно ли было воспользоваться им поздно вечером? Вопросов набралось множество – и как-то нужно было на них отвечать.

Наутро Анетта и Эрика сумели ловко отвлечь Машу с Федосьей. Женщины думали, что дура спит в комнатушке, и Анетта, рукодельничая вместе с ними, время от времени заходила туда и возвращалась с докладом: спит без задних ног! Эрика в это время, выйдя через дверь, которая теперь только прикидывалась запертой, отправилась в разведку.

Она была одета в скромное темно-синее платье, отделанное узкой полоской кружева, поверх него – накидка-«адриенна», зато причесана на славу – Анетта исхитрилась приподнять ей волосы на два вершка надо лбом. Рыжеватый ореол вокруг хорошенького курносого личика получился отменный. Кроме того, удалось стянуть у Федосьи румяна и мазь для губ. Если бы Эрика с кем-то столкнулась во время вылазки, то произвела бы наилучшее впечатление.

Они с Анеттой выбрали утро оттого, что слоняться ночью по незнакомому дому опасно: если вдруг какая-то дверь окажется не заперта, то за ней могут обнаружиться спящие люди; проснутся, поднимут переполох, и чем это кончится – даже подумать страшно. А утром всегда можно что-то соврать. Анетта, при всей своей ненависти к вранью, придумала хороший предлог и сама огрызком карандаша, найденным в щели подоконника, написала записочку на листе бумаги, которым была заложена принесенная Нечаевым французская книжка. Что может быть невиннее поисков несуществующего господина, которому некая госпожа велела передать послание? А в том, что в фехтовальный зал сейчас хлынет толпа гвардейской молодежи, Эрика не сомневалась. Заморочить голову юному кавалеру она умела – он бы через пять минут верил каждому ее слову.

Быстро спустившись на второй этаж, она остановилась в размышлении. На лестничную площадку выходили три двери – с одной следовало начать. Эрика выбрала правую, нажала на дверную ручку – заперто. Средняя была открыта, Эрика переступила было порог, но шарахнулась – раздалась невероятная по силе страсти русская ругань. Как ругаются Нечаев с Воротынским, она слышала – и по одному тому, что Анетта, покраснев до ушей, отказалась перевести хоть слово, поняла, что слова – неприличные и злодейские.

Оставалась третья дверь, и Эрика уже замерла перед ней, уже протянула руку, но тут на лестнице послышались шаги.

Она была взволнована – однако взволнована в меру и готова к приключениям. Но быстрые легкие шаги вызвали сильное сердцебиение – как будто она пробежала с полверсты, затянутая в тугое шнурованье. В душе родилось тревожное предчувствие – что-то должно было случиться…

Из-за поворота лестницы показался статный и высокий молодой офицер. Увидев Эрику, он остановился на мгновение – и взошел наверх уже спокойнее. Взойдя, он снял треуголку и поклонился.

Она увидела лицо красивое, с прямым носом, с большими выразительными глазами, но с какой-то неуловимой неправильностью, той самой, в которой кроется всесильное обаяние подобных лиц.

Этот офицер был причесан просто, не напудрен, более того – темные волосы немного разлохматились, и стало ясно – если их остричь, тут же завьются.

А взгляд был – чудо, а не взгляд, глаза доверчиво улыбались, улыбались раньше сочных, красиво вырезанных губ.

Эрика уставилась в эти глаза – и пропала…

– Могу я чем-то служить вам, сударыня? – по-французски спросил офицер.

– О нет… о… да… – ответила, неимоверно смутившись, Эрика и достала из кармана сложенную бумажку. На ней было написано по-русски: «Г-ну Соломатову, в собственные руки».

– Я не знаю тут такого господина, – сказал офицер, – но от души хочу помочь вам. Постойте тут, я зайду в зал и расспрошу фехтмейстеров.

Он на некоторых словах слегка заикался, и это выходило на изумление трогательно – Эрике захотелось погладить его по руке, чтобы ободрить. Это было совершенно недопустимо!

– Нет, нет, я не могу… не могу воспользоваться вашей добротой, – Эрика чувствовала жар, обдавший лицо, щеки прямо пылали. – Я буду ждать его здесь…