Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 53

— Конечно, после операции будет дикая боль, — продолжает Грета.

О-о…

— Правда?

— Еще какая. Грудь болела страшно — страшно! — Грета давит несчастную булочку. — Я больше недели пила болеутоляющее лошадиными дозами. Только через три недели перестала морщиться, через пять смогла махнуть рукой, чтобы вызвать такси. Это было ужасно!

Звучит и вправду ужасно.

— А теперь?

— Ну, теперь не болит.

— Нет… Я хочу спросить, как они теперь ощущаются.

— Ну, правая немножко онемела, что странно, потому что она как раз была более чувствительной. Врач говорит, что со временем чувствительность может вернуться, но если нет, ничего страшного. Все-таки что-то я еще чувствую.

Грета подкрепляет свои слова, стуча чайной ложкой по соску. На кухне что-то громко падает.

— А так ничего, — говорит она. — Только шрамы под мышками. Но они почти незаметны, и на фотографиях их все равно затирают.

Полезная информация, но все-таки мне еще многое неясно.

— Но какое ощущение у тебя в груди? Они тяжелее, чем раньше? Жестче?

— Плотнее.

— Намного?

— На чуть-чуть.

— Что значит «чуть-чуть»?

Грета закусывает губу и смотрит вдаль, явно пытаясь вспомнить Жизнь До Силикона (операция кажется мне важнейшим рубежом, почти как переход от эпохи до Рождества Христова к нашей эре). Потом она пожимает плечами.

— Не знаю, — говорит она. — Сама смотри.

Грета берет меня за руку, и я замечаю, что все официанты «Иль солеро» замирают. Простите, ребята, шоу закончилось! Я сама беру Грету за руку.

— Пошли!

Туалет — одна большая кабинка. Достаточно большая, чтобы двое человек могли сделать там все, что взбредет в голову. Например, чтобы Грета бросила на пол сумочку «Мод Фризон», вытащила руки из рукавов, расстегнула лифчик и сказала:

— Трогай.

Я погружаю палец в грудь Греты. Он отскакивает.

— Не так! Это же не желе! — упрекает меня она, хотя ее грудь действительно дрожит как желе. — Ты хочешь знать, как они на ощупь? Так щупай!

Я сжимаю пальцы. П-пяу! Грудь плотная и твердая; на секунду мне показалось, что я сжимаю один из этих мячиков для снятия напряжения, что обычно лежат на кассах в магазине. А потом грудь пропадает: Грета садится на корточки, раскрывает сумку и начинает яростно в ней копаться.

Коробочка серебряная и немного оцарапанная. Интересно, что же стало с золотой, но я не спрашиваю. Я просто смотрю, как обычно, и жду, пока она достанет ложечкой кокаин, соберет в кучки и разделит на длинные тонкие дорожки. Грета даже не замечает, что я молчу, — она ушла в себя, я ее вижу, но ее здесь нет. Или ушла я. Я стала соринкой. Мухой на стене. Я ничто. И лишь когда моя подруга втянула три дорожки из четырех с края белой керамической раковины, я возвращаюсь. Она протягивает мне серебряную соломинку.

— Вот, крошка! Это тебе.

«Изредка, — говорила мне Грета. — Я нюхаю его изредка». И я поверила. А теперь не верю. Почему? Что изменилось? Она похудела? Недоспала двадцать часов? Коробочка серебряная, а не золотая? Унции, дюймы, цвета. Ничто. Но этого достаточно. Достаточно, чтобы поверить: может, Грету и создал Бог, но она не ангел. Она всего лишь девушка с расширенными зрачками и сопливым носом. Похудевшая и осунувшаяся, слишком худая для своих имплантов. Девушка, которую не увидят в юбилейном номере «СИ» ни пять, ни десять, ни двадцать лет спустя. Потому что Грета исчезнет.

Грета встает и подходит ко мне, помахивая соломинкой. Ее голос дразнит и мурлыкает:

— Ну же, крошка, я знаю, ты этого хочешь! Он тебе раньше так нравился. Он… и я.

Я отказываюсь от кокаина. На поцелуй отвечаю — из жалости.

— Я не пойду на операцию.

Байрон морщит лоб. Открывает рот, чтобы возразить, но я не дожидаюсь звуков.

— Я лучше буду «человечком из палочек». Я мигом сброшу вес, — заявляю я. — «Оптифаст», диета «Беверли-Хиллс» — что хочешь.

Я смотрю на своего агента. От короткой стрижки его глаза кажутся больше, взгляд — пронзительнее.

— Лондон, — наконец произносит он.

Лондон? Почти все диеты называют местами, где можно носить бикини, а не теми, где на обед подают блюда с пугающими названиями вроде «Жаба в дыре» или «Пятнистый Дик» или в этом и есть смысл?

— Что за диета?

— Это не диета, а город, — отрезает Байрон. — Если не хочешь на операцию, тебе стоит поработать лето там. В Лондоне любят грушевидные формы: та же Ферджи ^[65], мадам Эдна ^[66] и так далее.

Джастина поднимает глаза от таблицы.

— Мадам Эдна из Австралии, — говорит она.

— Мадам Эдна — мужчина, — поправляю я. Мне кажется, это важнее.

— Кому какое дело? — кричит Байрон, выведенный из себя нашими мелкими придирками. — Главное, что в Лондоне ты добьешься успеха! Ты станешь звездой.

— Звездой?..

Дальше события развиваются быстро. Джастина и Джон звонят во все агентства и бюро путешествий. Я иду домой, чтобы поделиться новостью и собрать вещи.

Изменение планов всех устраивает. Пикси сперва огорчается, но потом заявляет: «Пожалуй, лучше, что ты не сделаешь себе грудь, пока учишься в универе. А то вместо Пятницы станешь Сиськой». Отец, вволю похваставшись беспроводным телефоном, который наконец поставил («Так, я уже на веранде. Так, я уже на пристани — ты представляешь, Эмма? На пристани!»), говорит: «Лондон? Прекрасно! Ты же все это проходила! Лондон — это Диккенс!» Афоризм кажется ему таким удачным, что он его повторяет. Даже мама — хотя я подозреваю, что она никак не оправится от моего высокого среднего балла — видит мою поездку в положительном свете: «Погружение в иностранную культуру всегда полезно».

Они не против, чтобы я провела лето в Лондоне. В самолете я решила, что я, пожалуй, тоже не против. Кто знает — может, это идеальное решение. Мало того, что Лондон — это круто: достаточно экзотическое место, чтобы ехать туда с паспортом, но не настолько экзотическое, чтобы пришлось освежать знание иностранных языков. Правда, там опасно для фигуры. Англия — страна пышек, жареного гуся и йоркширского пудинга — всевозможных пудингов. Пу-динг. Одно слово вызывает в воображении животы, нависающие над ремнями, жирные бока, ягодицы в складках целлюлита. Да, моя грушеобразная фигура придется в Лондоне как раз ко двору. А когда она исчезнет, исчезну и я. Я будто еду на курорт для худеющих, которые рекламируют на последних страницах журналов: «Сбрасывайте вес, наслаждаясь шикарными видами!» Итак, летом 1989 года я не была в восторге от подобной перспективы, но решила получить от поездки все, что смогу.