Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер Страница 53

Ибрагим хмурился. Почти каждую ночь Сулейман проводил один в своем шатре. Он все еще встречался с великим визирем, чтобы обсудить предстоящие операции, но чем дальше, тем больше султан передавал руководство в опытные руки Ибрагима. Прошла зима, а за ней и лето 1524 года, а войско все не возвращалось в Стамбул. Продолжались изматывающие, кровопролитные стычки. Османы разрушали крепости Лайоша и все ближе подходили к Будапешту.

Ибрагим стоял у главного костра перед своим шатром; он обсуждал с офицерами планы на следующий день. Проводя рукой по разложенной перед ними карте, он бросил взгляд на обиталище султана. Уже много месяцев он не прикасался к телу друга — после той ночи накануне Рамадана, когда Сулейман бросился на помощь Давуду. Ему ужасно недоставало нежности, которая соединяла их с детства.

— Великий визирь! — обратился к нему один из офицеров.

Ибрагим встрепенулся и, склонившись над картой, принялся рисовать направление ударов, способных продвинуть османское войско в соседнюю долину. Офицеры кивали в знак согласия, но мысли Ибрагима были далеки от поля битвы. Подняв голову, он заметил, как в шатер его друга входит Давуд. Хотя он знал, что ичоглан всего лишь выполняет свой долг, глаза и сердце Ибрагима запылали ненавистью. Кинжал, свисавший с его пояса, словно обжигал его. Он непроизвольно барабанил пальцами по рукоятке, инкрустированной драгоценными камнями.

Давуд молча приблизился к султану, опустился на колени у небольшого сосуда и заварил чай.

Сулейман оторвал взгляд от своих рукописей и улыбнулся ичоглану, но тут же вернулся к письму. Молчание продолжалось — Давуд поднес господину кубок с чаем и, скрестив ноги, сел на пол. Сулейман пил медленно, продолжая сосредоточенно писать.

Низко опустив голову, Давуд внимательно разглядывал туфли султана, покрытые искусной вышивкой. Но куда больше, чем вышивка, его занимали крепкие ноги его господина. Он невольно посмотрел выше, на складки черного кафтана, и, наконец, осторожно в лицо Сулейману. Длинные черные волосы спадали ему на плечи.

Давуд пытливо изучал лицо султана в то время, как Сулейман перечитывал лежащее перед ним письмо. Ичоглан любовался узкими губами и подбородком своего повелителя, его прямым носом и длинными густыми ресницами… После той ночи, когда ему стало дурно, их отношения с султаном стали еще доверительнее.

Вдруг Сулейман поднял голову и посмотрел на своего ичоглана. Давуд поспешно опустил глаза, не желая нарушать приличий.

— Давуд! — Сулейман улыбнулся. — Хочешь услышать мою газель [6]?

Ичоглан кивнул.

Стихотворные строки, слетавшие с губ Сулеймана, были нежными и полными любви. Он красноречиво описывал любовь, жившую в самом его сердце. Его любовь была глубже океана. Рядом с ней бледнели самые яркие лучи луны. Прелесть прекраснейшего из садов или сияние драгоценных камней казались скучными рядом с ней.

Когда с губ Сулеймана слетели последние строки, и в его глазах, и в глазах Давуда блестели слезы.

Султан и ичоглан сидели молча и смотрели друг на друга.

Давуд думал о своей страсти к Александре.

Сулейман думал о своей страсти к Хюррем.

А потом, вспомнив об огненно-рыжих волосах своей любимой, султан и Давуд переглянулись, и их посетили совсем другие мысли… Они подумали друг о друге.