Любовный контракт - Александра Джонс Страница 52

— А как кормят?

— Ужасно.

— В самом деле? Не дают выбирать?

— Конечно, дают, вот я и выбираю — творожная масса или протертая каша. Одно надувательство, я один-единственный раз получила на завтрак что-то съедобное. Со среды они меня морили голодом, только вода без хлеба, причем даже не разрешали сесть, чтобы выхлебать эту воду. Мол, внутричерепное давление может повыситься перед операцией…

Бэрди оживленно болтала. Оливия была рада, что она так весела после операции и, похоже, верит в ее успех.

— Я уж было совсем собралась помереть с голода и отдала омлет ночной сиделке, которая была еще более голодна, чем я. Она была ему рада, а мне он напомнил яичный порошок времен войны. К ланчу мне принесли куриные тефтельки, приготовленные на пару. Я им сказала: с зубами у меня все в порядке, может, вы меня перепутали с другим пациентом?

Они еще потолковали о том о сем, и Оливия, заметив, что Бэрди устала, сказала, вставая:

— Ну, я пошла, Бэрди!

— Так скоро? — жалобно спросила та.

— Мои полчаса истекли, и я не хочу, чтобы меня выставили…

— Навещать больного — больно. Моя старая тетка, сестра отца, которая вырастила меня, умирала столько раз, что я потеряла счет часам, проведенным у ее постели. В общем, иди, если хочешь.

— Бэрди, а ты помнишь то время, когда я пришла к вам скверной девчонкой, ищущей убежища от своей отвратительной средней школы?

— Нет, не помню!

— Помнишь, помнишь! И то, как я улизнула из школы, и то, как ты спасла меня от папиного гнева, сказав ему, что пригласила меня остаться на уик-энд.

— Ну и что? — неохотно сказала Бэрди.

— А то! Теперь я говорю то же, что сказала тогда: никогда не смогу отплатить тебе, потому что я не такая богатая, как мой отец. А ты мне ответила: деньги — это еще не все. Да, так ты и сказала! С тех пор в папиных разговорах меня больше всего раздражали эти бесконечные фунты, шиллинги и пенсы. А еще ты сказала мне, что надо делать добро ближнему, чтобы тот сделал добро следующему и так далее, пока весь мир не будет наполнен добрыми делами.

— Я так говорила?

— Именно так.

— Должно быть, у меня случился неудачный день на работе…

— Бэрди, хватит вилять! — воскликнула Оливия, посмеиваясь над нежеланием Бэрди, чтобы на нее смотрели как на маяк в ночи. — Я это слышала, запомнила и никогда не забуду. Ну так вот, я хочу сделать доброе дело именно для тебя и именно сейчас. И хватит говорить о больничных счетах и стоимости отдыха на Антибах — это доброе дело!

— Убирайся отсюда, Оливия Котсволд-Маккензи, пока я не разревелась!

Оливия, с ямочками на щеках, ласково взглянула на новую прическу Бэрди, подкрашенную голубым, — та всегда была такой старомодной! Она наклонилась и шепнула ей на ухо:

— Я приду в понедельник, лапушка. Прошу прощения насчет завтра, но мы со Стюартом намерены провести весь день в постели. Воскресенье — это единственное время, когда мы можем вести себя как настоящие разлагающиеся миллионеры.

— Скажи своему мужу, что если он больше думает об игре в гольф, чем о визите к Бэрди Гу, то я не желаю его видеть!

— Скажу. И вытащу его навестить тебя в понедельник после работы.

— Не беспокойся, к тому времени меня могут выписать.

— Нет, нет, ты пробудешь здесь по крайней мере еще неделю. Пока, Бэрди, развлекайся с канарейкой!

Она поцеловала Бэрди в щеку и оставила ее наедине с новой порцией куриных тефтелей на пару.

Оливия прибыла домой сразу после двух и отпустила Эрнста на уик-энд. Стюарт еще не вернулся с гольфа, так что она приготовила себе немного супа и бутерброд с сыром и улеглась в постель. Доктор Гаррет сказал ей, что надо каждый день стараться задирать ноги хоть на пару часов. Хорошо бы она выглядела в офисе с ногами на столе, если бы кто-нибудь вошел к ней в кабинет!

Уик-энды были единственной возможностью потворствовать себе. Но не успела она устроиться в постели с миской супа и включить старый фильм с Дорис Грей, который уже раз десять видела, как зазвенел звонок, сопровождаемый тяжелыми ударами дверного молотка. Она подумала, что Стюарт забыл ключи, но это оказалась Аннабел с корзиной в руках.

— Хэлло, надеюсь, я вас не потревожила? Вот вам несколько растений для декоративного сада!

— Ах, не упоминайте о наболевшем! Стюарт желает выращивать виноградники и разводить лошадей, — мрачно сказала Оливия, стоя перед ней босиком. — Заходите, я как раз ем томатный суп — хотите немного?

— Нет, спасибо, Оливия, я только что съела ланч, но вы продолжайте! Я знаю, Стюарт сейчас играет в гольф с доктором Гарретом, и хочу извлечь выгоду из его отсутствия. Мне надо поговорить с вами наедине.

Это прозвучало зловеще, но Оливия бесстрашно впустила Аннабел и проводила ее на кухню.

— Ладно, вываливайте растения в раковину, а я пока сбегаю наверх и принесу свой ланч. Возьмите себе стакан молока и идите в гостиную.

— Спасибо, я не хочу пить, — сказала Аннабел от раковины.

В гостиной Оливия свернулась клубочком в любимом кресле, в то время как Аннабел заняла софу.

— Ну, вперед!

— Знаете, я пришла извиниться за Макса.

— За Макса? При чем тут Макс? — спросила Оливия, доедая холодный суп.

— Ну, вам известно, что он может быть немножко фанатиком, когда говорят о его происхождении. — Гораздо больше, чем «немножко», подумала Оливия. — Его дурацкие замечания в поезде по дороге домой — это просто дурной вкус. Он всегда был за апартеид, потому что боится, что страна захлебнется в крови, если АНК утвердится во власти!

— Я не знала, что это вас беспокоит, Аннабел.

— Он сказал мне, что, похоже, разозлил вас своей позицией.

— Это точно. Ваш муж — расист, мне следовало это сказать ему в лицо.

— Вы должны вспомнить, что Макс воспитывался в Южной Африке, и понять, почему он так думает о свободе страны и…

— Нет! — Оливия подняла руку. — Я не хочу обсуждать эту тему, я ничего не знаю о Южной Африке, кроме того, что у Маккензи там офис. И вообще, почему вы должны за него извиняться? Почему бы ему не сделать это самому?

— На самом деле Макс прекрасный человек, Оливия…

— Мы любим вас и ваших детей, но, извините, Стюарт и я не в состоянии общаться с Максом, даже если это ваш возлюбленный муж.

— В действительности — нет.

— Простите, не поняла?

— Макс мне не муж, и я здесь не для того, чтобы защищать его, Оливия. Я тоже думаю, что он свинья, когда выступает насчет черных в Южной Африке. Но он поддерживает меня с детьми, а кроме него мне больше не к кому обратиться. Трижды разведенная, с шестью детьми, я должна была оставаться одна, пока не нашла того, кто охотно и без рассуждений взял меня со всем семейством. Я бы не пережила этого снова, Оливия.