Зима в раю - Елена Арсеньева Страница 52

Вот великолепный мраморный ангел, печально склонившийся наднадгробием. Там написано: «Елизавета Михайловна Румянцева. Родилась 11 сентября1842 года, скончалась 7 апреля 1862 года». Это могила ресторанной хористки, вкоторую влюбился богатый француз. Она умерла родами, и неутешный поклонникпоставил роскошное надгробье, прежде чем вернуться в Париж, к жене и детям.Чуть дальше плита, на которой живого места нет от надписей. Начинается она сослов: «Здесь покоится прах генерал-майора Ивана Петровича Данилова», а дальшеперечислены сражения, в которых он участвовал во время войны 1877—1878 годов. Аумер геройский генерал от холеры в 1892-м. Поэтому эпитафия и завершаласьпечальным двустишием: «В боях судьба его хранила – коварная болезнь в могилууложила».

А вот братская могила. Тяжелая глыба гранита – Александрапомнила, как ее осенью девятнадцатого года привезли на подводе, а потом наруках принесли на кладбище, чтобы поставить над могилой чоновцев, убитых вЗапрудном. В селе засели несколько бывших офицеров, тайно ушедших из Энска ещезимой восемнадцатого, когда губчека начала охоту на всех, кто служил в царскойармии на мало-мальски значимых постах. Именно тогда исчез из Энска Дмитрийвместе со старинным другом Витькой Вельяминовым. И Саша потом долгие годыдумала, а не был ли он среди тех офицеров в Запрудном, которые убили энскихкомсомольцев, а милосердную сестру, бывшую среди них, сначала изнасиловализверски, а потом, еще живую, прибили гвоздями к дереву, под которым свалиликучей трупы чоновцев. И подожгли…

Саша всегда молилась, чтобы Дмитрия там не было. Казалосьбы, что особенного, они чужие теперь, жив ли он, мертв ли, они все равноникогда уже не встретятся, разве что в том мире, который отменили своимибезбожными декретами большевики, но который все равно существует – существует идарует надежду всем умирающим. Казалось бы, ей должно быть все равно, обагреныли кровью руки ее бывшего мужа или нет. Да, ей было бы все равно, когда бы ту сеструмилосердия, которая задохнулась в дыму и истекла кровью, вися на дереве, незвали Тамарой Салтыковой…

Да, это была она.

Тамара и Саша продолжали работать в госпитале и после того,как вместо раненых защитников отечества туда стали везти раненых защитников«красного революционного Отечества». Среди них оказался однаждысемнадцатилетний Ванечка Пермяков. При виде его Саша так и ахнула: голубыеясные глаза, россыпь соломенных кудрей, точеные черты красоты неописуемой.Кроткий взор его с дымкой страдания был бы под стать ангелу, неземному ибезгрешному созданию. Тамара заливалась слезами над его изможденным, изнуреннымболью телом. Она не отходила от Ванечки и выходила-таки его в ту нечеловеческуюзиму восемнадцатого года. Кормила с ложечки не месивом несъедобным, котороедавали в госпитале, а тем, что приносила из дому: кашей, сваренной на молоке(его на базаре выменивала Анна Васильевна, Тамарина мать, на прелестные дочкиныплатья, сшитые еще в ту пору, когда черноглазая, черноволосая Тамара считаласьодной из завидных невест Энска и еще не повредилась в уме), яйцами, купленнымиАнной Васильевной после продажи медали мужа, умершего в 1905 году от японскихран, белыми булками, испеченными из муки, вырученной в обмен на Тамаринынарядные сапожки на каблучках… Да, до двадцать первого года много чего можнобыло выменять за хорошие вещи у крестьян, уж потом грянул на Волге страшныйголод, когда в городах, пожалуй, сытнее было жить, а в деревнях, дочистаобчищенных продразверсткой, доходило и до людоедства.

То, что Тамарой движет не только жалость и милосердие, Сашапоняла сразу. Она ведь и сама болела неизлечимой болезнью, называемой любовь, апотому легко распознала симптомы хвори у подруги. Ну да, влюбилась сестричка враненого солдатика – история стара, как мир. Беда лишь в том, что при своейангельской, неземной внешности Ванечка Пермяков имел натуру… нет, недьявольскую, а самую обыкновенную мужскую, очень даже земную, и, окрепнув,выздоровев и попользовавшись всем тем, что ему с радостью отдала красивая(спору нет, очень красивая!), но слабоумная сестра, бывшая к тому же постаршеего двумя-тремя годами, он к ней совершенно охладел и начал вовсю ухаживать задругими сестрами, благо очень многие особы женского пола при виде его цепенелиот восторга и были при первом же свидании готовы на все. На счастье Тамары, онабыла совершенно свободна от разъедающей душу ржавчины, которая зоветсяревностью. Что бы ни делал Ванечка, для нее было благом, и даже когдараспоясавшийся «ангел» начал пускать в ход руки – просто так, от куражу, отизбытка неизрасходованной злобы на мир, – Тамара и побои переносила свосторгом. Ну как же – бьет, значит, любит! Летом девятнадцатого Ваня вступил вкомсомол и записался в чоновский отряд. ЧОН – части особого назначения – такназывались молодежные боевые отряды, созданные для подавления крестьянскихвосстаний, которые то тут, то там вспыхивали в губернии (да что в губернии – повсей России). Тамара не выдержала разлуки с Ванечкой и записалась в отрядсанитаркой – так называли теперь милосердных сестер, чтобы староесловосочетание не напоминало о проклятом буржуазном прошлом. Какое, в самомделе, может быть милосердие при кровавом революционном терроре, которымбольшевики ответили на ранение товарища Ленина и убийство товарища Урицкого? НоТамаре все равно было, как ее называют – санитаркой, сумасшедшей или, просто игрубо, красной шлюхой. Только бы быть рядом с Ванечкой! Только бы с ним нерасставаться до смерти!

Об этом она молила Бога – ну и вымолила.

О страшной участи Ванечки (ему, как и прочим захваченным вплен чоновцам, выкололи глаза и вырезали на груди кровавую звезду) и Тамары,изнасилованной и прибитой к дереву, рассказал один из крестьян, видевшихкровавую расправу. Именно крестьяне хоронили обгорелые трупы после того, какофицеры ушли из села, спасаясь от наступавших красногвардейцев. Ох, на бедуразвязал язык тот крестьянин! Село – в отместку «за пособничество белобандитам»– было сожжено, все жители расстреляны. Насколько знала Саша, на местесожженного Запрудного теперь только крапива да полынь растут. Никто не сталселиться там заново, хоть и место хорошо – на высоком волжском берегу, и землиплодородны, что редкость в Энской губернии…