Западня, или Исповедь девственницы - Ксения Васильева Страница 51

Гости, подогретые аперитивом, набросились на еду, а Инка попросила Катьку еще добавить на стол салфеток, потому что сама уже, скинув фартук, осталась за столом на некоторое время, помня, что в духовке торт.

Катька принесла салфетки и стала за дверью, глядя в щелочку на «нелюдей» за столом. Кто ж там и где? И как она кого здесь найдет? Впору было зареветь, но никто бы не пожалел ее, а посмеялись бы и прогнали, и уж тогда тетка Лерка наломала бы Катьке бока, да и папаня тоже. Поэтому Катька, сглотнув слезы, глядела и выглядывала, кто сидит за столом и кто где…

А за столом не «царило веселье»… За столом было просто мрачно еще и потому, что никто друг с другом не разговаривал. По «задумке» Алисы все должны молчать, чтобы не выдать себя голосом, а по определенному знаку — хлопушки с фейерверком — все должны на секунду снять маски, тут же переместиться, перемешаться, снова надеть маски и сесть. А потом угадывать, кто есть кто. Победителя ждал серьезный приз! И уже после этого большие фейерверки, шутихи под елью, сбивание подарков и другие замечательные игры!

Алиса бросила хлопушку, погас свет, загорелись огни шутих, все сняли маски, — вот тут раздался кое-какой смех и вскрики, — и встали из-за стола…

Для Катьки узнавание и запоминание оказались непомерно трудными.

Тетенька Наташа — слава богу, она это приметила — была одета в чего-то розовое, прозрачное, широкое; больше Катька не сумела никого отметить — все были здесь, а кто где — неведомо.

При свете, когда снова маски были надеты, Катька все же радостно обнаружила, что теперь с краю и вправду сидит в розовом балахоне тетенька Наташа! Значит, ее она и позовет, а вот как?

И Катька, трясясь от страха, побежала на кухню за салфетками, — лучшего она придумать не могла, хорошо, что хоть так сообразила! Вернувшись, стала класть их на стол и, наклонясь к Наташе, прямо в ухо прошептала то, что ей вдолбила Лерка:

— Тетенька Наташа, вас в саду ждут…

Наташа вздрогнула, она не ожидала ничего подобного, но тут же подумала, что ее ждет Сандрик! Он сегодня был так мрачен, так холоден, и какой-то безнадежный взгляд был у него… Страшный безнадежный взгляд… Она чуть кивнула и тихонько встала из-за стола, пробралась к вешалке, шубу на плечи и в сад…

Теперь Катька высматривала среди пьющих молча людей в этих… как их, масках дядю Алика.

Но тут сидящий довольно близко к двери мужчина сдвинул с затылка петушью шапку — жарко, видно, стало, и Катька узнала в нем дяденьку Алика!

Катька уже ничего не придумывала, как с салфетками, а просто сунула ему в карман записку. Он удивился, а остальные не заметили, потому что Катьку вообще не замечали.

Алек, а это был он, не успел ничего подумать, даже Катьку за руку не схватил. Она же метнулась в прихожую, из дома, по снегу, забором, боясь попасться кому на глаза; побежала не в домик, к папане и Лерке, а за него, в закуток у гаража, и там, присев на обрубок дерева, не замечая, что раздета, куртка осталась в даче, зарыдала, но не в голос, а тихо, опять трясясь и чего-то жутко страшась. Чего? Боялась за папеньку? Да. Но не только за него, еще за что-то, о чем она не умела думать.

Наташа выбежала в сад; ель горела огнями и цвела подарками; снега вокруг нее весело и призывно искрились…

Но нет, там Сандрик не станет ее ждать. Где темнее. А что там, за столом? Когда Алиса начнет свои угадывания? И Наташи нет? Ну и что? Сама же Алиса сказала, что главное в этом празднике — свобода: всяк делает, что хочет. Вот она и делает, что хочет! Она вдруг почувствовала прилив сил необыкновенный, вдруг ей стало не страшно, а хорошо, и она решила, что, возможно, возможно… ей не стоило быть такой резкой с Сандриком…

Наташа обошла обряженную ель, погружаясь почти по колени в снег, — шла она по целине, — ноги в тонких колготках и открытых розовых туфлях оледенели, но она этого не чувствовала. На плечо ей опустилась чья-то рука…

— Сандрик?.. — спросила Наташа тихо.

А в это время Сандрик заметил, что Наташа ускользнула. Он был сегодня так холоден и ужасен внутри, что не бросился вслед за ней, что сделал бы еще вчера. Единственное, что беспокоило его, — так это присутствие собственного папаши, который, — Сандрик чувствовал, — никуда не уехал, находится поблизости и что-то пакостное еще сотворит. Надо бы, конечно, проследить… Но холод так сковал его, что не хотелось двигаться. Но тут он увидел, что из-за стола вышел Алек и прошел в темный зал — куда?.. Что это?

«…Что это?» — подумали и Светлана, и Лизка. Спрашивала «Что это?» и Инка, которая всегда была напряжена в присутствии Наташи, особенно если рядом был Алек.

— Сандрик?.. — повторила Наташа и, положив свою руку на руку Сандрика, обернулась. Почему она не крикнула? Она не понимала. Слабость охватила колени, руки, закралась, как мышь, в сердце, оно почти перестало биться… Перед ней стоял неизвестный мужик и ухмылялся… Знакомым из какого-то далека голосом он спросил:

— Че, не узнала своего первого? Сандрикова родного отца.

Да, это был он. Санек. Кошмар ее юности и всей жизни. Стоял и ухмылялся. Как во сне…

— Слушай сюда, — сказал он уже чуть громче, видя, что она онемело стоит, а шуба сползла с плеч и свалилась на снег, — теперь Наташка осталась в каком-то прозрачном балахоне, через который видно все, чего хочешь… И шуба лежит на снегу, и Наташка молчит…

Санек понял, что должен сейчас сделать то же, что сделал он с ней тогда, в ванной у Маринки, и сделать как надо, чтоб брюхо на нос полезло!

— Ложись, — хрипло сказал он, — и не пикай, поняла? — И показал ножик, который прихватил без Леркиного ведома: много будет знать — мало будет спать. Наташа так же молча, онемело, легла на шубу.

С далекой дачи доносился голос Алисы, но никаких шагов — никого. Никому нет до нее дела… «И почему он здесь?» — подумала, уже теряя сознание — от перегарной вони изо рта Санька, который залепил ее губы своими, мокрыми и расшлепанными, а руки его рвали платье, блудили по телу, — от всего того, что сейчас случится с нею.

Наконец Санек рванул совсем эту тряпку, трусы и добрался до Наташкиного тела — худющая, как и раньше. Но вдруг чья-то рука жестко схватила его за волосы, и он почувствовал страшный удар в челюсть — били ногой. Санек взвыл и отвалился. Перед ним стоял его сынок Сандрик, который сказал:

— Вставай, козел, поговорим.

Санек поднялся резво, потому что знал, что если еще один такой удар, то он сдохнет здесь, в этом саду, и зароют его по-тихому под каким-нибудь деревом…

Но все-таки он решил испробовать последнее — он заорал:

— Ты, сученок! Мной роженый! С матерью своей… Я знаю! Б… вы все! — и кинулся на Сандрика, уже ничего не соображая, с занесенным ножом в руке…

В это время Алек, подойдя к домишке и увидев, что там сидит какая-то баба, одна, видимо, повернул назад, потому что сердце подсказывало ему, что происходит что-то за его спиной, и не только сердце — он услышал удар и крик. Он помчался, как мог, по рыхлому вязкому снегу и, уже доставая пистолет, который успел прихватить с собой — охранникам полагался, увидев в отблесках елочных огней лежащую, распростертую, почти совсем обнаженную Наташу и, кажется, мертвую, и две мужские фигуры — одна с ножом, он понял, что это тот, о ком написала Марья, и светлую голову Сандрика, который перехватил руку с ножом и гнул к земле этого мерзавца! Наташа мертва! Алек зашелся от этой мысли и, наведя пистолет, не думая о последствиях, выстрелил. Но промахнулся. То есть не промахнулся… Он попал в Сандрика!