Рыжее счастье - Наталия Рощина Страница 50

Мара была уверена, что оправдывает его надежды. Она старалась. Ее учили манерам, тем самым правилам хорошего тона, которые Мара зачастую встречала только на страницах своих любимых романов, в жизни знала поверхностно, а соблюдала — и того реже. Она представляла, как будет есть салат нужной вилкой. Она никогда не перепутает, какое вино к чему подается. Ее спина всегда будет ровной, чуть прогнутой, а походка легкой, без намека на вызов. Вызов — дурной тон. Чем больше Мара постигала науку хороших манер, тем чаще говорила себе, что не хочет выглядеть белой вороной. Почему-то именно в хорошем она боялась этого. А может быть, та реальность, в которую она попала, диктовала свои правила? Им легче было следовать. К тому же рыцари и просто воспитанные мужчины скоро могли и вовсе перевестись, исчезнуть, как те виды животных и растений, которых занесли в Красную книгу. Зачем же быть благовоспитанной девицей, которую повергает в шок малейшая оплошность в поведении тех, кто хотя бы пытается изображать из себя?..

Мара не представляла общества, ситуаций, для которых так упорно, так настойчиво готовил ее Эрнест Павлович. Он ввел правило: спрашивать у нее каждый вечер об успехах, о новом, о том, что произвело впечатление, о прочитанном, в конце концов. И ей, как старательной ученице, приходилось держать этот экзамен. Иногда это было трудно, иногда весело. Все зависело от настроения Гурина, от того, как он задавал вопросы. Самым неприятным было, когда Маре казалось, что он спрашивает из вежливости, а в действительности ему нет до нее дела. И он уже жалеет о своем сумасбродстве: привести незнакомую девицу и стараться сделать из нее благородную даму. Тогда Мара чаще говорила какую-нибудь глупость, ожидая соответствующей реакции, и получала ее. Увидев, что Гурин возмущен, как он недоволен, она признавалась, что попросту сказала первое, что пришло в голову.

— Не делай так больше. Я устал и, наверное, не уделил тебе должного внимания, — улыбался Гурин. — Прости.

— Вам не за что просить прощения.

— Считай, что мы поменялись местами. Помнится, ты делала это очень часто в нашу первую встречу. — Глаза Гурина становились грустными.

— И тогда вы говорили, что мне не за что извиняться. Сейчас это говорю я. Мне нужно быть деликатнее. — Мара старалась вывести Эрнеста Павловича на откровенный разговор, но он умело избегал его. Обстановка снова становилась дружеской, именно дружеской. Мара чувствовала, что ей не всегда нравится это четко очерченное пространство, в котором она может существовать. Роль прилежной ученицы была пресноватой для нее. Ей хотелось романтики, той самой, которой было так много на страницах ее любимых романов. Но Эрнест Павлович продолжал держать дистанцию. Мара решила, что время грандиозных перемен еще не пришло. Нужно подождать, и все образуется само собой.

Пока же от нее требовалось одно — учиться. Мара как всегда легко впитывала знания, удивляясь тому, что Гурин так строго следил за ее успехами. Ей уже не казалось, что он лишь для вида играет роль учителя-наставника, а то и — умудренного опытом отца. Гурин действительно был озабочен ее образованием. Но время шло, а в их отношениях ничего не менялось. Эрнест Павлович по-прежнему ревностно следил за ее занятиями, беседовал с репетиторами, проверял уровень ее подготовки.

— Купленный аттестат — это стыдно! — обронил он, и Мара поняла, что он знает о ней гораздо больше, чем она однажды ему рассказала. — У тебя светлая голова, и есть возможность наполнить ее знаниями. Грешно этим не воспользоваться.

— У меня рыжая голова, и пока я не вижу радужной перспективы ее применения, чтобы радоваться постоянным занятиям… — пробурчала Мара в ответ. Это был очередной протест против отношений отец — дочь, но Эрнест Павлович ничего не замечал.

— Мара, давай считать, что я этого не слышал.

— Хорошо, — послушно согласилась она.

— Тогда я хочу сказать, что в твоих занятиях со следующей недели появится разнообразие.

— Да? В чем оно выразится?

— В занятиях по вождению. Ты — современная девушка, а значит, должна дружить с автомобилем.

— Что?! — Мара не представляла, что когда-нибудь сможет спокойно и уверенно чувствовать себя за рулем.

— По крайней мере, мы должны это проверить.

— Я и автомобиль?

— По-моему, у тебя именно тот характер, что нужно. Ты согласна?

Мара была со всем согласна. Спорить с Эрнестом Павловичем не входило в ее планы. С каждым днем она все больше проникалась симпатией к этому человеку. Он делал все, чтобы ее мечты воплощались в реальность. Гурин делал даже больше, гораздо больше. Если раньше Мара не шла дальше желаний о сытой, спокойной жизни, то сейчас она понимала, что возможности ограничены только сферой влияния Эрнеста Павловича, а она казалась Маре безграничной. Нужно было не потерять голову от всего этого. Мара боялась желать слишком многого, удивляя Эрнеста Павловича скромностью, тем, что совершенно не обращалась к нему с просьбами.

— Я сделаю все для тебя. — Сколько раз он говорил это, не подозревая, что каждый день у Мары крепнет единственное желание, и связано оно не с материальными благами. Неосуществленным желанием Мары постепенно становился он сам. Этот мужчина все больше интриговал ее. Поделиться своими ощущениями она могла лишь с тетей Дусей, с которой все чаще общалась лишь по телефону. Жесткий график занятий Мары не давал ей возможности выбираться в гости так часто, как того хотелось.

— Я скучаю без вас, — признавалась Мара, и это было правдой.

— Я тоже, милая моя, но Эрнест Павлович знает, что делает. Наверное, эти чувства тоже входят в его планы.

— У него настолько все рассчитано?

— Да, Мара. — Евдокия Ивановна сделала паузу, подбирая нужные слова. — Он видит на несколько шагов вперед. Учитывай это, пожалуйста, когда захочется протестовать.

— Послушание и еще раз послушание? — улыбнулась Мара.

— Да. И знаешь почему?

— Почему?

— Ты получила реальную возможность сделать свою жизнь по-настоящему интересной. Это шанс стать кем-то. Не упусти его по глупости или просто поддавшись минутной слабости. Ты умная девочка. Думай, Мара. Думай, а потом говори и совершай поступки. — Евдокия Ивановна старалась быть убедительной. — Сделать ошибку куда легче, чем ее исправить.

Каждый телефонный разговор Мары с тетей Дусей заканчивался ее просьбой проявлять благоразумие. Мара прислушивалась. Она поняла одно: нужно не огорчать этих двух людей, которые проявляли столько участия в ее жизни. Это было действительно везеньем, что она смогла каким-то непостижимым образом не оставить равнодушной Евдокию Ивановну, а потом — Эрнеста Павловича. Гурин… Свое неоднозначное отношение к нему Мара пока не подвергала глубокому анализу. Она знала, что время подскажет, когда можно попробовать изменить эти деловые отношения, на которых настаивал Эрнест Павлович. Ей это было нужно, но не настолько, чтобы подвергать все опасности разрушения. Она подождет, к тому же слишком много сил и времени уходило на занятия. На общение с Гуриным — все меньше. Значит, так нужно. Правда, иногда ей становится очень неуютно в этом доме без его хозяина. Все чаще она отмечала дни, когда Эрнест Павлович и вовсе не появлялся дома, оставляя распоряжения вездесущей Светлане Сергеевне.