Русский купидон - Саша Майская Страница 5

Макс вдруг нахмурился и даже зашипел сквозь зубы. Странные мысли теснились в голове. Например, такая: за прошедшие двадцать лет он переспал с ОЧЕНЬ большим количеством женщин, неоднократно, мягко говоря, испытывал вполне полноценный оргазм, никогда не знал одиночества в половом смысле этого слова — но, пожалуй, никогда за эти двадцать лет не был и так счастлив, как в ту безумную, жаркую, душную ночь, когда Ленка Синельникова стала его первой женщиной, а он сам — ее первым мужчиной.

Потом, против его воли, перед глазами возникла Ленка, увиденная им сегодня, и Макс поразился тому, как ярко и четко отпечатался в мозгу ее облик. Светящаяся кожа… маленькие соски… темный треугольник внизу живота… пугливая грация движений…

А она ведь красавицей стала. Самой настоящей. Именно от таких женщин у мужчин перехватывает дыхание и гормоны сходят с ума. Тут Макс мрачно посмотрел на собственные джинсы и укоризненно покачал головой. Нет, когда тебе девятнадцать и ты тащишься в каптерке над журналом с голыми телками — это понятно! Но в тридцать шесть? При виде купающейся голышом Ленки Синельниковой?

Внезапно Макс повеселел. Нет худа без добра. Теперь у него есть развлечение: он поселится в своем старом доме по соседству с Ленкой и постарается выяснить, кем стала его маленькая подружка.

Интересно, что о потенциальных соперниках Макс даже и не думал.

Неделю спустя

— Туся, если тебе не трудно, подай мне… нет, Туся, не веник. И не пульт. ТУСЯ!

— А? Ну чего тебе, Синельникова?

— Подай мне во-он ту кастрюльку со шкафа. И отойди от окна. Это неприлично.

Пышногрудая и кареглазая Туся Тимошкина, не отрывая томного взгляда от окна, нашарила на полке заварочный чайник и раздраженно сунула его Лене Синельниковой в протянутую руку. Лена обреченно вздохнула и полезла за кастрюлькой сама. Туся пристроила бюст на подоконник и подперла руками румяные щеки.

— Только не ври, Синельникова, что сама ни разочка туда не посмотрела. Такой мужик у нее под боком целую неделю, а она… О-ой, спина какая, не могу, умираю!

Лена Синельникова с возмущением посмотрела на извивающуюся в конвульсиях подругу своего детства.

— Тимошкина! Ты ведешь себя непристойно. Слезай с окна. И позволь заметить, что подглядывать за соседями…

— Это самое интересное занятие в мире. Везет тебе, Ленка! А у меня с одной стороны бабка Вера с панталонами на веревке, а с другой — забор до небес.

Лена обреченно вздохнула. Туська Тимошкина была ее подругой детства с первого класса, то есть последние двадцать семь лет, а это уже срок, знаете ли. Тут не обойтись простым «Я с тобой больше не разговариваю!».

— Тусь, я не понимаю, чего такого интересного в том, что делает ЭТОТ ЧЕЛОВЕК. Ты же хотела научиться печь этот бисквит, так вот давай-ка мы с тобой…

— Он поливает свой газончик. На нем потертые полотняные брюки цвета хаки, которые держатся… ой, даже боюсь предполагать, на чем именно они держатся, потому что его задница из них выглядывает ровно настолько, чтобы я кончила прямо на подоконнике…

— Тимошкина!!!

— А еще на нем нет рубашки, и под загорелой кожей переливаются такие мускулы, что у меня просто нет другого пути, как все-таки кончить на подоконнике…

— Хватит!

— А что это мы так дышим? И почему это мы такие румяные? Только не ври, что от печки, она еще не включена. Слушай, Ленка, ну колись, неужели тебе не хочется узнать Макса Сухомлинова поближе? Потрясающий мужик, неженатый, живет по соседству…

— Вот это меня и раздражает больше всего.

— Ты, наверное, слово перепутала. Не «раздражает», а «возбуждает», да?

— Туся, он давно меня не возбуждает, а то, что он въехал в свой собственный дом…

— Должно тебя радовать, разве нет? Сколько раз вы со старушками Кулебякиными обсуждали печальное состояние брошенных домов? А бомжа помнишь? Который жил три года назад и воровал дрова? И никто слова не мог сказать, потому как страшно — вдруг дом подпалит? Но ты краснеешь, бледнеешь, кусаешь губы, ноздри раздуваешь — если это не реакция возбужденной женщины, то я уж и не знаю, как она должна выглядеть…

— Тимошкина, я предупреждаю, у меня в руках всего лишь венчик для теста, но в умелых руках и при большом желании и он может превратиться в смертельное оружие!

— Я тебя понимаю, Синельникова. Первая любовь, несмелый поцелуй при луне — и этот подлец уезжает в Москву, чтобы вернуться через двадцать лет. Как говорится, уж климакс близится, а Германа все нет.

Лена неожиданно пригорюнилась и уселась на край кухонного стола, голос ее зазвучал отрешенно и печально:

— Представляешь, а я-то, дура, еще письма ему писала. И не просто «Привет-как-твои-дела-ну-ладно-пока», а громадные письмищи на десять страниц. Всю свою жизнь ему рассказывала, в вечной любви признавалась. Воображала себя Джульеттой, идиотка.

— Ты мне о письмах ничего не рассказывала!

— А нечего рассказывать. Он мне так и не ответил. Ни разу. И не приехал ни разу. На Дальнем Востоке работал, я слышала. Вон как далеко забрался, лишь бы со мной не встретиться.

— Ленк, ты того… не передергивай. Простой поцелуй — не повод для женитьбы. Ну разве можно так серьезно относиться к своему роману в четырнадцать лет?

Лена Синельникова опустила голову чуть ниже, чтобы скрыть усилившийся румянец. Секрет, который она хранила двадцать лет, рвался с ее губ слишком давно.

— Я… мы… Короче, я не просто с ним целовалась. Если хочешь знать… Он меня женщиной сделал! Он был первым, понимаешь?!

— Ой, Ленка…

— Вот тебе и «ой, Ленка». Я же была не просто девственница, я была супердевственница! Я действительно ни с кем до него даже за ручку не гуляла. И потом он исчезает — что я могла чувствовать, как ты думаешь?

— Ну… разозлилась, наверное?

— Дура. Я была в шоке. Я немедленно вообразила, что повела себя, как развратная женщина. И двадцать лет прожила с этим комплексом вины. Занялась карьерой, поселилась в Кулебякине. Где мои мужчины, Туся? Нету их. Потому что я до сих пор понятия не имею, как себя с ними вести.

— Вот дьявол! Елена, вы глупости говорите! Ты же ходячий оргазм для любого мужика! Ноги! Грудь! Попа! Да еще и телевизионщица, и главное — ТЫ УМЕЕШЬ ГОТОВИТЬ!!!

— Только вот я что-то не наблюдаю толп обезумевших от страсти мужиков у себя под окнами. А вот Милка, секретарша у меня на работе, только пройдет по коридору — и все мужики бегут в курилку обсуждать, как Милка клево должна выглядеть в нижнем белье. Ты Милку видела?

— Видела. Не задница, а братская могила. И крашеная.

— И уже три раза была замужем.

— Ты хочешь выйти замуж три раза?

— Какая разница, если я не выйду замуж ни разу? Туся, вся моя личная жизнь заключена в составлении рецептов соусов, выяснении точного времени обжаривания небольших кусочков филе и пассеровки лука. Когда нормальные бабы кадрятся в ночных клубах, я сижу на диване и читаю кулинарные рецепты Малаховец. Еще пара лет — и я превращусь в точную копию моей мамы…