Снова домой - Кристин Ханна Страница 49

На следующий вечер, услышав на улице тарахтение мотора, Мадлен отдернула шторы и приникла к стеклу. У обочины дороги, глядя на ее окно, на новеньком, отделанном хромированным металлом мотоцикле «харлей-дэвидсон» сидел Энджел.

В эту минуту Мадлен поняла: он взял деньги у ее отца.

Теперь сомнений не оставалось – он и вправду плакал. Устало и равнодушно махнув рукой на прощание, Энджел укатил прочь.

Это был последний раз, когда Мадлен видела Энджела Демарко. Последний – до той самой минуты, пока они не встретились в палате интенсивной терапии. Ему требовалось спасать жизнь.

Она знала, что Энджел был уверен: она непременно сделает аборт. Алекс наверняка сказал ему, что ни о каком ребенке и речи быть не может.

Так зачем же сейчас она опять разворошила старое, которое столько лет никто не вспоминал? Ведь, говоря по совести, она ровным счетом ничего не знала о том человеке, который лежал сейчас в палате в конце коридора. Другое дело, что ей было известно, кем он некогда был. Мальчишкой, умчавшимся от ответственности на новеньком «харлей-дэвидсоне».

Люди совершенно не меняются. Мадлен ничуть не сомневалась, что дикий необузданный семнадцатилетний парень все еще живет в этом уставшем и больном тридцатичетырехлетнем пациенте кардиоотделения.

Живы взгляд и улыбка. И этого будет вполне достаточно, чтобы Лина растаяла – как некогда растаяла сама Мадлен.

Она вздрогнула. Прикрыв на секунду глаза, Мадлен представила, как Лина убегает от холодной и безупречной матери, которая все всегда делает неправильно. Убегает, очарованная улыбкой Энджела. И никогда не вернется.

Такие картины могли бы, пожалуй, испугать прежнюю Мадлен, но не нынешнюю. Мадлен устала скрытничать и лгать, у нее больше не было сил наблюдать за тем, как дочь скатывается в какую-то бездну. Мадлен знала – всегда знала, – что ей не удастся всю жизнь простоять на обочине дороги. Ей надоело бояться.

Энджел может разбить Лине сердце, может принести девочке много горя – но возможно также, что ничего подобного не произойдет. Именно эта надежда поддерживала Мадлен еще недавно. «Может, и не произойдет...»

Может, прошлое – это совсем не то. что она думала, не какое-то монументальное, мертвое скопление событий.

Пожалуй, прошлое было не только расплывчатым, но и могло навевать мысли о прощении. Может, Лина и Энджел сумеют разбудить все лучшее в душах друг друга, спасти друг друга от тоски и одиночества.

Мадлен очень верила в это.

Он опаздывал – как всегда.

Фрэнсис с силой давил на педаль газа, ожидая, когда же автомобиль наконец повинуется ему. Машина была старенькой: ее трясло, мотор натужно урчал. Стоявшая у Фрэнсиса внизу между ног чашка кофе того и гляди могла расплескаться.

Покрытая гравием, петляющая дорога сделала поворот влево, затем вправо, потом опять влево, змеясь между высоких деревьев.

Фрэнсис взбирался по склону, постоянно поворачивая, и взгляду его то и дело открывалась река, протекавшая в долине. Наконец, с опозданием почти на целый час, он увидел написанную от руки табличку местного курорта. Фрэнсис выехал на широкую дорогу с двумя полосами движения и смог наконец дать передышку утомленному акселератору.

Малтома-Лодж напоминал высеченную из дерева тиару, стоявшую посреди рощи пихтовых деревьев. Плавный круговой подъезд позволял гостям курорта подруливать к самому входу. В окнах горел свет, на клумбе у входа цвели последние осенние цветы: хризантемы, поздние сорта роз, маргаритки.

Фрэнсис ловко вписался на своем стареньком «фольксвагене» в поворот. Из дверей выскочил привратник и приготовился помочь, если возникнет такая необходимость.

Фрэнсис заглушил двигатель и недовольно наморщил лоб, услышав, как, прежде чем заглохнуть, мотор долго еще кашляет и скрипит, сотрясая автомобиль. Взявшись за холодную дверную ручку, он распахнул дверцу и вылез из машины. Вытащив из багажника рюкзак, Фрэнсис перебросил его через плечо, отдал привратнику ключи от автомобиля и направился внутрь здания.

Интерьер его был выполнен из дерева, стекла и камня. Затянутые шкурами ниши были украшены разными поделками, стулья и диваны были обтянуты шерстяной тканью с крупным грубоватым рисунком.

– О, отец Фрэнсис! – послышался женский голос, едва только он вошел в отделанное камнем фойе.

Фрэнсис остановился и огляделся по сторонам.

Люди, ожидавшие его, сидели в маленькой комнате, стены которой были выполнены из стекла. Комнатка примыкала к главному холлу. Он сразу понял, что они ждут его уже около часа, священника, который вечно опаздывает.

Он быстро пошел к ним: ему улыбались, и Фрэнсис в ответ также улыбнулся, оглядев всех по очереди. Старый Джозеф и Мария Сантьяго, которые вот уже тридцать лет состояли в браке, хотя не были уверены, что проживут до тридцать первой годовщины свадьбы. Сара и Леви Абрамсон, чей брак, основанный на взаимном доверии, время от времени все же давал трещины. Томас и Хоуп Фитцджеральд, переживавшие как раз такой момент в своих семейных отношениях, когда, образно говоря, биологические часы Хоуп начали тикать громче прежнего – но, к сожалению, это тиканье слышала лишь она одна. Тед и Дженни Кэнфилд, у которых были трудности в создании новой семьи – из-за детей от прежних браков.

Все они были очень хорошими, добрыми людьми. Они искренне любили друг друга, любили Бога, любили семью. Они старались придерживаться старых традиций, которые все больше обесценивались в современном мире.

И все эти люди обратились к отцу Фрэнсису Ксавьеру Демарко с одним вопросом – как им жить дальше?

В глубине души он чувствовал себя не вправе поучать этих людей. Ему казалось, что он их обманет. Что он, человек с таким ограниченным жизненным опытом, мог предложить этим пожилым людям? Ведь сам Фрэнсис понятия не имел о том, что значит быть членом семьи, в которой царят любовь и согласие: он никогда не занимался любовью с женщиной, не воспитывал детей, не метался в поисках денег, чтобы прокормить семью. Не знал, что такое тяжелая монотонная работа с утра до вечера.

Вообще Фрэнсис многого не знал...

Он тяжело вздохнул. Поправив нейлоновый ремень своего рюкзака, чтобы тот поудобнее лежал на плече, Фрэнсис быстрым шагом пересек холл и подошел к ожидавшим его четырем супружеским парам, удобно расположившимся на стульях и диванах. Джо Сантьяго играл в шахматы с Дженни Кэнфилд, сидя за угловым столиком. Хоуп Фитцджеральд сидела у камина, обхватив руками колени и неотрывно глядя на своего мужа, сидевшего на диване возле Сары Абрамсон.

Как только Фрэнсис вошел в комнату, они все заулыбались, чуть не хором приветствуя его, но почти сразу после этого наступила тишина. В воздухе были разлиты самые разные эмоции – грусть, злоба, скорбь, любовь.

Потирая подбородок кончиками пальцев, Фрэнсис оглядел собравшихся. В глазах у всех читалось откровенное ожидание – и оно тяжким бременем ложилось на его плечи. И все же он искренне хотел помочь этим людям.