Любовь и золото - Игорь Зарубин Страница 48

— Об этом не может быть и речи, — продолжал шептать экзаменатор. — Николай Иванович Бобров в своем последнем письме очень хорошо описал внешние особенности своего любимого ученика. Ба, да вы уже получили два высших балла! Весьма похвально… Впрочем, иного я и не ожидал.

— Ох, Николай Иванович… — Вадим покраснел, почувствовав спиной недоуменные взгляды абитуриентов, которым еще предстояло отвечать. — Я же просил его…

— Сбегай, пожалуйста, в ларек… — Дядечка протянул своему помощнику деньги. — Сигареты кончились, понимаешь…

Когда второкурсник вышел из аудитории и плотно закрыл за собой дверь, экзаменатор поманил к себе коротким пальчиком Вадима и сказал ему на ухо.

— Ставлю тебе «пять». Спустись в студенческую столовую и подожди меня там.

Они сидели за столиком для педагогов. В столовой было пусто — все-таки каникулы. Экзаменатор, а его звали Альбертом Григорьевичем, черпал из стакана жирную сметану.

— Я преподаю политэкономию, наверняка Колька тебе рассказывал. Так вот — попадешь в мою группу, сделаю из тебя человека, — запальчиво говорил Альберт Григорьевич. — Ты комсомолец?

— Да, конечно… — кивнул Вадим.

— Это хорошо. Станешь комсоргом курса, выберем тебя старостой. Нам такие люди, как ты, позарез нужны. — Он провел ребром ладони по горлу.

— Какие люди? — удивленно спросил Вадим.

— Из народа! — улыбнулся Альберт Григорьевич. — Тебя не смущает такая формулировка? Подходишь ты нам. По всем параметрам подходишь.

— Но ведь впереди еще один экзамен…

— Все у тебя будет в порядке, уж об этом я позабочусь. Чего же ты сразу меня не нашел?

— Я хотел сам… Я подготовился…

— Са-а-ам! — передразнил юношу экзаменатор. — Каждый год через мои руки, знаешь, сколько таких самородков проходят? А конкурс — двадцать шесть человек на место! Забудь о гордыне, мальчик… Другой бы на твоем месте радовался…

— Я не другой, — тихо сказал Вадим.

— Не сердись, Кротов. — Политэкономист опустил толстенькую ладошку на его плечо. — Знания — не всегда главный аргумент…

— В каком смысле?

— Как бы ты ни старался, — Альберт Григорьевич опять перешел на свой шипящий шепоток, — как бы ты из кожи вон ни лез, а «тройка» на последнем экзамене тебе была гарантирована. Ты понимаешь, о чем я?

— Не совсем…

— Счастливый ты человек, Кротов! — Педагог откинулся на спинку стула и с нескрываемым восхищением посмотрел на Вадима. — Тяжело тебе в жизни придется с таким счастьем… Ну да ладно… Как там Колька поживает? Возвращаться-то он собирается?

— Не знаю… — пожал плечами Вадим. — Вроде нет…

— Окрестьянился, значит?.. Жаль человека… Жаль… А ведь подавал большие надежды, имел множество интересных предложений… И в результате выбрал глухую провинцию…

— Каждому свое.

— Вот именно. А что с музеем? Он про какой-то музей в письме говорил.

— Все ремонт никак не закончим. Второй год уже. Экспонаты есть, а выставлять их негде…

— В общежитие вселился? — резко переменил тему Альберт Григорьевич. — Комната хорошая? Соседи не мешают?

— Все нормально. — Вадима уже начала настораживать странная опека, которую ему явно навязывал преподаватель политэкономии. Непривычно это, когда вот так… ни с того, ни с сего… И почему-то стыдно…

— Зачислишься, устрою тебя в отдельные апартаменты, чтоб барышень мог водить, заговорщицки подмигнул Альберт Григорьевич. — И никаких «но»! Все будет так, как я скажу. Будь умницей, и мы с тобой таких дел натворим!

— Мы с вами? — рассеянно переспросил Вадим.

— Мы с тобой, студент Кротов…

Грязный, помятый, в давно не стиранной гимнастерке, Боров чувствовал себя крайне неуютно в чистеньком и опрятном кафе под открытым небом. Но так уж получилось, что давнишний его кореш Витька Кротов специально приехал в воинскую часть, чтобы повидаться с ним. Сказал, что жутко соскучился, и терпеливо дожидался того дня, когда Борову дадут увольнительную.

И вот теперь, вдоволь нагулявшись по не отмеченному на географической карте маленькому городку, наговорившись на всю оставшуюся жизнь, они решили перекусить. Угощал, естественно, Крот.

Биточки с гречкой уже были съедены, компот выпит, когда лицо Виктора вдруг сделалось серьезным, взгляд потускнел.

— Ты же догадался, что я к тебе не просто так заскочил, — тихо сказал он. — Догадался ведь, Боров?

— Сколько раз просил… Не Боров я!

— Ну, хорошо, Александр… — Крот расстегнул ворот рубахи. — Скажи мне одну вещь… Где Жека?

— А я откуда знаю? — Боров опустил глаза. Врать он так и не научился.

— Знаешь, Саня, знаешь… Но почему-то скрываешь…

— Потому что ты его убьешь…

— А это тебя сильно колышет? — вскипел Виктор. — Жалко тебе его?

— Не жалко… как-то виновато пробормотал Боров. — Просто не хочу ввязываться в это дело.

— Придется ввязаться, — натянуто улыбнулся Крот. — Он батю моего грохнул. Сам понимаешь, я этого так не оставлю. Не бойся, в любом случае твоя репутация честного гражданина останется незапятнанной, клык на пидора даю! Кстати, уж не попками ли вы подружились? Откуда у тебя такая к нему привязанность, любовь и нежность?

— Брось, Крот… — скривился Боров. — Прости… Не могу я тебе сказать… Не могу…

— И после этого ты еще смеешь называть себя другом? — Виктор поднес зажженную спичку к дрожащему кончику сигареты. — Прям как в той песне… Друг, оставь покурить, а в ответ тишина… Не оставил друг. Все скурил сам… Санька, ты пойми… Я ж ни перед чем не остановлюсь…

— Именно этого я и боюсь… — шмыгнул носом Боров. — И Жеку порешишь, и себя погубишь.

— О себе я позабочусь… А тебя, если через секунду не назовешь адрес… Собственными руками, Санька… Поверь, собственными руками… И это все что угодно, но только не шутка… У меня бабка больная, я ее на соседа оставил. Не настроен я сейчас шутить…

— На конверте не было обратного адреса, — после небольшой задумчивой паузы промямлил Боров.

— Ох, врешь, Санька…

— Чем поклясться?

— О чем же он тебе писал?

— О том, что грузчиком устроился, что у тетки живет…

— Так у него есть тетка? — удивленно вскинул брови Крот. — Не знал, ёшкин кот… Но где эта чертова тетка? Где?

— В Налимске… У самого вокзала… Конкретней не знаю.

— Сучара!.. — Виктор с досады грохнул кулаком по столу. — Два года под самым боком, рядом совсем… Спасибо тебе, Саня. — Он приобнял Борова за плечи. — Ссыкло ты, конечно, редкостное… Мать родную продашь, лишь бы шкуру свою спасти… Но помог сильно. И я за это по гроб жизни тебе буду благодарен…