Греховные радости - Пенни Винченци Страница 48

— Малыш, я знаю, что это такое. Это всегда одно и то же. Какой же ты дурак, Малыш. И с кем — с Энджи! Другой не нашел.

— Ну, — он старался, чтобы голос его звучал беззаботно, — она для меня лучше всех других.

— Честно говоря, Малыш, меня поражает она. И это после… после того, как я столько для нее сделала.

— А может быть, — Малыш как-то странно взглянул на сестру, — именно то, что ты столько для нее сделала, как ты выражаешься, и заставило ее так поступить.

— Не понимаю, о чем ты, Малыш.

— Я хочу сказать, что она несколько устала от необходимости испытывать благодарность. И от того, что для нее много делают. У нее появилась возможность сделать что-то самой. Потому что… ну, потому что…

— Потому что тебе ее захотелось?

— Да, — ответил он с легким вызовом. — Да, потому что мне ее захотелось. Должен тебе сказать, Вирджиния, что я ее действительно обожаю.

— Ну разумеется. Она молода, она соблазнительна, и она…

— Красива, — закончил он. — Ты никогда мне не говорила, насколько она красива.

— Не считала нужным об этом говорить. Да, она красива. И напрочь лишена всякой морали. Пожалуй, она даже не знает, что это вообще такое. Ну, да не в этом дело. Малыш, это же страшно опасно. Уж если тебе так необходима любовница, неужели нельзя найти такую, которая никак не была бы связана ни с кем из нашей семьи? Где-нибудь в другом городе? Ты с ума сошел! Как к этому отнесется Мэри Роуз, если узнает? А папа?!

— Мэри Роуз от этого только выигрывает, — грустно произнес он. — Впервые за многие годы я обрел способность относиться к ней по-человечески. Я так счастлив.

— В подобных ситуациях все так говорят.

Он посмотрел на нее и в конце концов все-таки набрался мужества спросить о том, что ему давным-давно уже страшно хотелось узнать.

— Вирджиния, а ты когда-нибудь… ну…

— Господи, Малыш, не говори глупостей! — Она вспыхнула и явно рассердилась; потом зажгла сигарету. — Как я могу пойти на такой риск? Я слишком заметная в обществе фигура, моя задача — стать основательницей династии.

— Да, но… ты хоть когда-нибудь думала об этом?

— О да, часто, — беззаботно ответила она.

Малыш налил себе еще виски, и Вирджиния вздохнула.

— Вирджиния, если бы ты только знала… Я себя чувствую совсем другим человеком. Я так счастлив. Я могу работать, и как следует. Знаешь, я ее и в самом деле очень люблю, правда. Вот почему это все так важно. Она для меня не просто любовница, это не ради того, чтобы только потрахаться. Я люблю ее.

— А как тебе кажется, она тебя любит?

— Не знаю. Она говорит, что да.

— Знаешь, Малыш, она очень крепенький орешек, сильно себе на уме. И до умопомрачения честолюбива. Тебе не приходило в голову, что она может просто использовать тебя?

Малыш вдруг представил себе Энджи, сидящую совершенно голой на большой постели в той маленькой квартирке, которую он снял для нее в Гринвич-Виллидж, увидел ее глаза, ласково и нежно глядящие на него, — и ощутил столь острую неприязнь к Вирджинии, что, скажи ему кто-нибудь раньше, будто он может испытывать к сестре нечто подобное, он бы не поверил.

— Ты просто не понимаешь, — коротко ответил он.

— Ну что ж, попробуй мне объяснить. Давай, рассказывай, — потребовала Вирджиния.

Она сразу же показалась ему потрясающей, с самого первого взгляда. И дело было не только в тонких чертах ее лица, в зеленых глазах, в водопаде золотистых волос, не в странной, дерзкой и беспечной, слегка распутной ее улыбке; и не в ее маленьком стройном теле; и даже не в том, что она как бы излучала вокруг себя секс; дело было и не в ее жесткости, смелости, привычке открыто смотреть жизни в лицо и бить ей в ответ, при необходимости, прямо меж глаз. (Она работала у одного модного молодого дизайнера, уйдя от прежнего своего покровителя, некоего мистера Стерна. Как она рассказала Малышу, с мистером Стерном она рассталась по собственной инициативе, когда миссис Стерн, с которой тот незадолго перед этим помирился и сошелся снова, стала выказывать ревность и устраивать скандалы из-за того положения, которое занимала Энджи в жизни и в фирме этого самого Стерна. «Да так или иначе, он все равно видел во мне только секретаршу, и ничего больше. А в жизни, Малыш, как я считаю, надо куда-то двигаться. По крайней мере, на том жизненном этапе, на котором я сейчас нахожусь».) Нет, наиболее неотразимым в ней для Малыша оказалась ее способность во всем отыскивать развлечение и удовольствие. Когда после того, как они в самый первый раз пообедали вместе, он предложил ей прогуляться по парку, она ответила, что предпочла бы прокатиться вокруг Центрального парка в карете; однако сидеть с ним рядом в карете не пожелала, а убедила возницу — непрерывно сетовавшего, что, если кто это увидит, он лишится своей лицензии, — разрешить ей сесть рядом с ним на козлы. Когда они в самый первый раз очутились вместе в постели, Энджи не пожелала воспользоваться для этого обычной гостиницей, где подобное в порядке вещей, а потребовала, чтобы они отправились в «Плазу» и зарегистрировались бы там у администратора как мистер и миссис Смит. Она заявила, что если Малыш осмелится проделать такую штуку, то она сделает для него все, что он захочет, — «действительно все, в полном смысле слова».

Потом как-то она заставила его ждать на улице возле универмага «Мэйси» и сказала, что вынесет ему оттуда, не заплатив, любые три вещи, какие он попросит; в другой раз нацепила темный парик и черные очки и, когда они зашли в ресторан, сделала вид, будто не знает Малыша, будто он подсел к ней только что здесь, в ресторане; все оборачивались и смотрели на них, она даже позвала на помощь метрдотеля, и в конце концов бедняга Малыш и сам запутался, она это или не она. А тот вечер, когда она пообещала, что пойдет с ним ужинать, но только если он предварительно кое-что купит, и вручила ему список — «Ничего особенного, Малыш, я уверена, что ты проделывал все это множество раз в твоем сверхблагополучном детстве», — где, наряду с прочим, были указаны пачка «тампакс», надувная секс-кукла и два билета на порнографический фильм; или другой случай, когда она устроила соревнование: «Кто из нас придумает больше поз, в которых можно потрахаться: проигравший делает то, чего захочет победитель».

И практически всякий раз, когда они встречались, у нее наготове была какая-нибудь новая идея, новый розыгрыш; и всякий раз он находил ее все более неотразимой и любил все сильнее.

Но была и еще одна причина, по которой она казалась ему неотразимой: она сама считала его замечательным парнем. Девять лет супружеской жизни с Мэри Роуз начисто деморализовали Малыша; первые же девять часов романа с Энджи полностью восстановили его уверенность в себе и самооценку, дали ему возможность снова почувствовать себя умным, сильным, сексуально привлекательным и просто человеком, с которым интересно. Все это ударяло в голову, действовало опьяняюще.

Их роман поначалу развивался очень медленно; Малыш проводил ее в небольшую гостиницу неподалеку от Грэмерси-парк, которую порекомендовала Вирджиния, пригласил на следующий вечер в бар, помог установить контакт с М. Визерли и как-то весной, в воскресенье, свозил ее на Лонг-Айленд и познакомил с Фредом и Бетси. Он видел, насколько она сексуально притягательна, и чувствовал себя из-за этого несколько стесненно — еще и потому, что совершенно очевидно был для нее не менее притягателен; однако они тогда легко и почти беззаботно профлиртовали друг с другом целый день (к раздражению, но не более чем раздражению Мэри Роуз, которая с тех самых пор стала неизменно отзываться об Энджи «эта англичан очка», причем ее ледяной тон ясно указывал, что между двумя этими словами подразумевалось еще «заурядная»). Энджи между тем занималась своими делами, устроилась в Нью-Йорке, налаживала свою новую жизнь; и в следующий раз Малыш столкнулся с ней, в самом прямом смысле слова, только осенью, во время парада на День благодарения. Малыш взял Фредди на парад — вопреки сильным возражениям Мэри Роуз, которая утверждала, что с балкона квартиры Морганов, находившейся в самом начале Парк-авеню, Фредди увидит все гораздо лучше, — но Малыш настаивал, что никакие впечатления не сравнятся с теми, что получаешь непосредственно на улице, и повел Фредди на Бродвей; они стояли в толпе на Таймс-сквер (Фредди сидел у Малыша на плечах) и, вытягивая шею, старались рассмотреть Белоснежку и семь гномов, когда чей-то голос у них за спиной произнес: «Еще шаг назад, и вы меня раздавите»; Малыш оглянулся и увидел Энджи; на ней были джинсы и клетчатая жакетка, вокруг шеи повязана красная косынка, волосы подняты вверх и завязаны «лошадиным хвостом»; она смеялась, но по глазам было видно, что и вправду побаивалась, как бы ее тут не затоптали. «Извините, пожалуйста, — проговорил Малыш и только тут узнал ее. — Энджи, это вы? Здравствуйте. Как жизнь?»