Путешественник - Жюльетта Бенцони Страница 48

— Почему ты мне никогда не писал? — спросила она наконец. — Ты же мог догадаться, что мне по меньшей мере хотелось знать…

— Жив ли я? Иногда я думал об этом, но отец Валет считал, что лучше хранить молчание. Так же, как он не хотел, чтобы я вернулся в Канаду. Он говорил: «Когда я покину этот мир, делай, что хочешь…» Болезнь долгие годы подтачивала его. Он слабел и становился беспокойным. Ни за что на свете я бы не стал причинять ему боль, даже самую малую. Простите меня!

— Дело прошлое! А теперь скажи, зачем ты вернулся сюда? Почему не в Квебек? Ты так любил свою страну…

— Теперь она принадлежит не мне, а англичанам. Может, это покажется странным, но я бы там задохнулся! Здесь у меня есть дела!

— Значит, ты и в самом деле решил обосноваться в наших краях?

— Зачем бы иначе я стал покупать землю? Я намерен построить дом, свой собственный дом, но не хотел приезжать в Сен-Васт, пока не был уверен, что смогу пустить новые корни.

— Где ты остановился?

— В замке Варанвиль у своего друга Феликса, с которым воевал в Гонделуре, да и не только.

— Как-нибудь расскажешь мне обо всем! Для меня это как сон, ведь я никогда не уезжала дальше Шербурга!

— Сколько угодно… но позже. А теперь я хотел вас попросить отвести меня на могилу матери.

Казалось просто невозможным, чтобы ее загорелое лицо могло вдруг побледнеть. Но именно это и произошло: лицо мадемуазель Леусуа стало серым, она сжала руки, чтобы унять дрожь, и отвернулась, стараясь избежать удивленного взгляда Тремэна, становившегося все более мрачным. Не получив ответа, он настойчиво и неожиданно грубо произнес:

— Так что же? Разве я попросил чего-то необычного?

Ведь ее где-то похоронили?

Наконец послышался ответ: из глубины сгорбившегося тела его донес едва различимый голос, долетевший из-под охваченной руками склоненной головы:

— Да… но не так, как я сказала Жану Валету…

Встав на колени, Гийом оторвал дрожащие пальцы от лица и сжал их.

— Что это значит?

— Что я солгала, сказав, что ее похоронили по христианскому обычаю… Ее положили… за оградой кладбища.

— Что?

Старая дева глубоко вздохнула и заставила себя взглянуть в грозные глаза.

— Когда рано утром ее нашли мертвой… над городом словно пронеслась волна паники, тем более что никто не знал, что случилось с тобой. Она погибла в том же месте, что и бедная Луиза Симон…

— Но не так же! Ту женщину, если не ошибаюсь, задушили! А мою мать убили кинжалом…

— Это ничего не меняло: главное — совпадение. И тогда снова заговорили о Сэрском монахе…

— Об этой глупости! — сказал Гийом презрительно.

— Что поделать… да еще вмешалась Симона Амель. Ты ведь помнишь, она тетка…

— Я старался забыть эту сволочь, во теперь чувствую, что придется вспомнить…

— Лучше не надо! Как бы там ни было, она стала вопить и клясться, что если Матильду осмелятся похоронить рядом с ее отцом и братом, то она собственными руками выроет ее из земли и бросит в море. Говорила, что вы оба принесли беду и несчастья, что Матильда заключила союз с Дьяволом…

— А вы? Ничего не сказали? По-моему, к вашему голосу прислушиваются?..

— Я сделала что смогла, но Симона заручилась поддержкой самых отъявленных сплетниц Сен-Васт. Такие всегда найдутся, когда хочешь совершить зло. Тем более что Матильда уехала десять лет тому назад, и все завидовали ее так называемому богатству. Эти женщины взяли верх. Казалось, что мужчины, даже знатные лица в городе, их боялись! Все, что я от них получила, — это грубо сколоченный гроб, куда я ее и положила, завернув в красивую простыню, с четками в руках…

— А кюре? Не вмешался?.. Еще один храбрец! — проворчал Тремэн, негодуя от возмущения.

— Он был стар… и болен. Он тоже испугался взбесившихся баб. Правда, как-то темной ночью, некоторое время спустя, он пошел со мной на… в общем, туда, где она лежит, и освятил землю…

— Ну а убийцу, конечно, никто не искал? И впрямь удобная штука, этот ваш монах-призрак! Беда лишь в том, что из-за него человека на двадцать лет отправили на галеры!.. Кстати, что с ним сталось?

— Никому ничего не известно. Должно быть, умер в цепях. А меня тихонько предупредили, чтобы я вела себя спокойно, если хочу дожить свой век в своем доме… но обращаются ко мне гораздо реже, чем раньше. Некоторые даже считают меня ведьмой…

— Ну, это уж слишком! Да что же это за отсталая страна, и это в наше время, когда и в Париже, и в других местах без устали трезвонят о просвещении и свободе человека? Тремэн достал платок и промокнул лоб, на котором блестели крупные кают пота. Его одновременно одолевали тошнота, тоска и бешенство, от которого он дрожал всем телом. Он встал у окна и устремил невидящий взгляд поверх деревьев, изгороди и крыш. Чувствуя, как ему тяжело в эту минуту, мадемуазель Леусуа поднялась и встала за ним. — Гийом… Поверь, я говорю тебе это скрепя сердце, но… наверное, было бы лучше… Он резко повернулся.

— Что? Опять уехать? И не надейтесь! Я приехал для того, чтобы прославить свое имя, имя своих предков. Я останусь. Я не боюсь вашего осиного гнезда и клянусь, что научу их уважать мертвых! — Что же ты собираешься сделать? — Увидите… Имейте в виду, что скоро я дам о себе знать… и что для вас тяжелые времена позади! К вам тоже я заставлю относиться с уважением!

Схватив старую деву, он поцеловал ее в обе щеки с такой силой, что ее чепец съехал набок, и, не дожидаясь ответа, выбежал из дома, вскочил в седло и поскакал со скоростью ветра, которую и он сам, и Али, по-видимому, предпочитали любой другой… После всего что он только что услышал, ему было необходимо вновь заехать в Ла-Пернель, чтобы повидать господина де Ла Шенье прежде, чем он вернется в Варанвиль: он наверняка опоздает к ужину, и Мари, старавшаяся изо всех сил угодить своим, как она их называла, «дворянам», пожалуй, расстроится, но это было не так важно. Все равно, совсем скоро людей, которых его присутствие не просто огорчает, станет куда больше…

Узнав о том, что произошло, и о том, что его друг собирается предпринять, Феликс задумался и лишь затем выразил свое мнение: он, разумеется, одобряет намерения Гийома и обещает ему свою поддержку, а также помощь со стороны всех, кто от него зависит, но при этом заметил, что этого будет явно недостаточно.

— Мне незачем столько народу, чтобы укротить стаю старых ворон. Не побегут же они звать на помощь солдат из форта?

— Они-то как раз не представляют большой опасности. Одного корабля с тридцатью решительными молодцами мне было бы довольно, чтобы захватить Ла-Уг: лишь три каптенармуса присматривают за двадцатью шестью пушками и довольно многочисленной артиллерией. Прибавь к ним человек пятьдесят старых инвалидов, один увечнее другого, и ты поймешь, что это за гарнизон.