Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли Страница 47

– Я всего лишь хотела, чтобы он подробнее рассказал о Париже дамам, которых я вожу по городу.

– Почему?

– Потому что он так много знает, а я показываю лишь те места, где бывают все туристы.

– А они сами хотят больше?

– Этого я не знаю, но, наверно, хотят.

– Это потому, что вы сами хотите больше. Больше, чем просто сидеть в задних рядах этой часовни или осторожно урывать минуты общения с местной ирландской общиной.

– Да, – согласилась я. – Это так.

– Вы одиноки, Онора, верно? – Он назвал меня именем моей бабушки.

– Ну, я, конечно, скучаю по своему дому и по близким, но…

– Я имею в виду, одиноки ли вы сами по себе?

– Если вы спрашиваете, тоскую ли я по женщине, какой была в Чикаго, то нет. Она была… Она… Мне не хотелось бы об этом говорить, отче. Особенно здесь.

– Это уже предмет исповеди? – улыбнулся он мне.

Он улыбнулся! Я не сдержалась и тоже улыбнулась в ответ.

– Наверное, – призналась я. – Только я не видела в этой часовне исповедален.

– Этих кабинок у нас действительно нет, – подтвердил он. – Не могу представить, чтобы Иисус просил людей что-то бормотать в темноте, чтобы простить их грехи. Наш Всевышний так любил природу. «Посмотрите на полевые лилии… Сеятель и его семя… Смотрю на воробья…» Именно притчи помогли святому Патрику завоевать умы ирландцев. Монахи тех древних времен любили ирландский ландшафт, такой суровый и все же такой прекрасный. А теперь к вам, Онора. Думаю, дело было в мужчине.

Я кивнула.

– Который не был вам мужем?

– Я никогда не была замужем.

– Он был мужем кому-то еще?

– Официально нет… Он состоял в отношениях, которые несколько напоминают отношения Кейпела и мадемуазель Шанель. Только у той женщины были деньги.

– Вы любили этого человека?

– Я так думала. И ошиблась. Но уже не могла остановиться. Я не смела никому сказать об этом, а когда попыталась порвать с ним… – Я умолкла.

– Он был жесток с вами? – спросил он.

Я кивнула.

– Вот я и сбежала.

– Молодец, – сказал он.

Внезапно все мои чувства вырвались наружу, и слова полились потоком. О том, как я до сих пор боюсь. И как виню себя за эту порочную связь. Как сожалею о долгих годах сплошной лжи. Поэтому и не ходила к мессе. Отец Кевин не перебивал меня, просто смотрел своими синими глазами. И никто нам не мешал. Мы все еще были одни в этом конце сада, когда я закончила свой рассказ, высказав уверенность: напиши я домой, и Тим как-нибудь отыщет меня. Наконец я произнесла вслух свои мысли, о которых даже не догадывалась:

– Я боюсь, что он убьет меня, и в каком-то смысле это будет заслуженно. Я ничего не могу сделать, мне не скрыться. Иногда я даже думаю, что мне… следовало бы избавить его от хлопот. И самой покончить с этим.

– Многие поколения наших предков, – заговорил после долгой паузы отец Кевин, – противостояли притеснениям и отказывались умирать, Онора, чтобы вы могли жить.

Я кивнула.

– Моя бабушка говорила так: «Мы все не умирали, и это злило их».

– Славно сказано! Нельзя позволить чувству вины забрать у вас то, ради чего они боролись и старались победить.

– О, думаю, что на самом деле я бы никогда… Хотя…

– «Почти бывал влюблен в успокоительную смерть» ^[67]? Я всегда считал это аристократическими выдумками. Такое мог написать только тот, кто верил, что смерть не посмеет покуситься на его покой. Англичане могут романтизировать смерть, но мы, ирландцы, слишком хорошо знаем ее. Это уродливое создание, которое подбирается к пухнущим детям с чернеющими руками и ногами… Оно использует нищету и войны, чтобы помочь уничтожению. Мы выступаем против смерти, Онора. Вам известно, Онора, что в древние времена об ирландских королях судили не по тому, скольких врагов они одолели, а по тому, насколько хорошо жил их народ? Веселый бесшабашный пир ценился выше, чем умело выигранная битва. Но я вот о чем подумал… Вы больше не должны терзать себя. Я прощаю вас, Онора, от имени священников, благодаря которым католицизм кажется религией, обрекающей нас на угрызения совести и чувство стыда.

– Вы прощаете меня?

Я не знала, что ответить.

Послышались голоса. Студенты расходились. Во внутреннем дворе стало очень тихо. Я тоже поднялась.

– Вам пора? – спросил отец Кевин.

– Не хочу отрывать вас о работы, – ответила я.

Он улыбнулся.

– Нет ничего более важного, чем еще одно дитя Божье.

Я важна? Он переживает, что мне стыдно?

Еще никогда в жизни я не встречала таких священников, как отец Кевин.

Я снова села. Теперь он, похоже, разговаривал сам с собой.

– Не знаю, каким образом сексуальная нравственность стала самым главным в католицизме. Ее сделали даже более значимой, чем доброта, честность или милосердие. Помню, мой первый пастор говорил, чтобы я взял крепкую терновую палку и патрулировал окрестные кусты. И если найду там прелюбодействующую парочку – хорошенько отдубасить молодого человека, чтобы затерроризировать остальных. Терроризировать! Отличительной чертой хорошего пастора было умение вселять страх. Это печально, поскольку слово «пастор» на самом деле означает «пастух». Только представьте себе, чтобы наш Небесный Пастырь использовал свой посох, чтобы бить свою паству. Наш народ любит отмечать праздники – Рождество, дни святых, когда оживают древние традиции. Но мой пастор видел в наших прихожанах язычников – частично подавленных, но в любой момент готовых восстать. Он запретил все церемонии, ежегодно проводившиеся на День святого Колумба. Он называл их ересью. По обычаю, нужно было процессией обходить вокруг камней с древними письменами, установленных вдоль тропы, которая вела к священному источнику. Их нужно было обойти трижды в направлении «за солнцем».

Все это действительно звучало несколько по-язычески, но я была глубоко увлечена рассказом отца Кевина и не хотела его перебивать.

– Потом каждый должен был подобрать три небольших камешка, и вся процессия двигалась вверх по склону горы к святому источнику, – продолжал он. – На вершине собиралась громадная пирамида из таких камней. Ее собирали сотни лет, она служила напоминанием о тех столетиях, когда католицизм был запрещен и наш народ поддерживал свою веру только такими обрядами. Шествие начиналось в полночь и медленно двигалось на гору вслед за двумя фонарями, горевшими впереди. Очень красиво, хотя и жутковато.

– Могу себе представить, – прошептала я.

– Если то, что говорят, – правда, мы поклонялись святым источникам и взбирались на священные горы задолго до рождения Иисуса. Когда же христианство пришло в древнюю Ирландию, никто не подвергал гонениям этих неофитов. Святой Патрик никогда не осуждал прежние верования. Он просто привел людей к новой религии. В те времена монахи, которые, скорее всего, и сами были друидами, уже понимали, что не могут истребить древние сказания, поэтому они просто придали им христианское наполнение. Я присоединился к шествию на День Коламбы. Мы обошли пирамиду три раза, на каждом кругу бросая в огромную кучу по одному камешку. Каждый из них олицетворял собой какой-то грех или провинность. Затем мы зачерпнули в пригоршни чистой родниковой воды из источника святого Колумба и выпили ее. А потом направились к перекрестку дорог, где планировалось плясать до утра. Очень здоровая психология. Честное слово. Конечно, я знал, что мой пастор против этого. Он ненавидел это всеми фибрами души, но все же я никогда не думал, что…