Нарциссы для Анны - Звева Казати Модиньяни Страница 47

Чезаре обнял ее без слов. Он ждал звонкого смеха, ее оживленного говора, исходящего от нее аромата, который был сходен с запахом дома: аромата глицинии и специй, с которыми она возилась на кухне. Он ожидал увидеть радость в ее черных блестящих глазах, а встретил взгляд печальный и угасший.

— Что с тобой, Матильда? — Чезаре поддержал ее, обняв за талию, и уложил на диван в знакомой гостиной.

— Да, вот видишь, какая я развалина? — сказала она с улыбкой, делая над собой усилие, чтобы выглядеть оживленной.

— Ты просто устала. Полежи, отдохни.

— Не поможет, — грустно сказала она. — Вот все дыхание, что у меня осталось. — Она пыталась скрыть от него одышку.

— Но что случилось, Матильда? — участливо спросил он.

— Ты помнишь? — ответила она, следуя своим мыслям. — Ты помнишь, как это было в первый раз? Пять лет назад… Ты помнишь, голубок?..

— Подожди, ты немного больна, но ты скоро поправишься, — сказал он, ощущая растущее беспокойство. — Вот увидишь, тебе скоро станет лучше. — Нет, это была не та женщина, красивая и желанная, которая встретила его здесь в тот июльский день. Все было в ней иным, как бы потухшим.

— Ты стал красивым, — заметила она. — Еще красивее, чем раньше. Ты стал мужчиной. Ты сдержал обещание.

— Ты тоже красивая. — Чезаре не лгал, болезнь пощадила ее красоту, не лишив ее женственной мягкости.

— Красивая, как закат. — Она вспоминала слова Мими, веселой цветочницы у Джакомо Пуччини. Сколько раз они слушали вместе этот финальный дуэт из «Богемы». Но то были слезы чувствительности, вызванные музыкой и актерской игрой, а теперь была боль без исхода.

— Зачем ты это говоришь? — возразил ей Чезаре.

— Это последний акт, голубок. — Она погладила его руку своей, уже отвыкшей от работы рукой, слабой, почти прозрачной.

— Что с тобой? Расскажи.

— Это началось от простуды, — сказала она. — Потом плеврит, потом легкие. Я едва могу дышать. Продержалась только потому, что ждала тебя.

— И ничего не писала мне об этом? — Он нежно поцеловал ее в глаза, потом в губы.

— Зачем? К чему тебя беспокоить? Что бы это изменило? И потом, я знала, что ты скоро вернешься. — Она словно пила его дыхание, вбирая в себя его свежую юность, его живой запах.

— Но кто тебе сказал, что это так безнадежно? — спросил он вполголоса, продолжая целовать и ласкать ее.

— Доктор обнадеживает, но я знаю, что ничего уже нельзя сделать. А было хорошо, правда? Я рада, что ты пришел меня утешить и что побудешь еще со мной. Все равно это скоро бы кончилось и, наверное, кончилось бы еще хуже: без любви, может быть, со скандалами. Пришлось бы увидеть, как ты уходишь к другой. Ведь я уже старуха, мой мальчик. Я могла бы быть твоей матерью. И все же я счастлива: ты дал мне свою юность, свою нежность, свою любовь.

— Медицина достигла сейчас очень многого, Матильда. И денег у нас достаточно. Мы найдем лучших врачей. Я найду для тебя хорошего специалиста. Отвезу тебя к нему, и он вылечит тебя. — Он говорил это ей, но убедить пытался скорее себя.

— Ты мой врач, голубок. — Она протянула руку, коснулась его волос и нежно улыбнулась ему. — Не волнуйся, Чезаре, тем более что это все равно не поможет. Скажи мне лучше: квартира, которую я нашла для тебя и твоей сестры, тебе понравилась?

— Я пойду туда завтра. — Ему было сейчас не до квартиры.

— Увидишь, тебе понравится. Думаю, я выбрала то, что надо. Плата умеренная. Я заключила контракт на твое имя и заплатила за год вперед.

— О счетах подумаем потом.

— Потом, — прошептала она с горькой улыбкой, — это слово не для меня.

— Позволь мне попытаться, — прервал он ее.

— Делай, что захочешь, но пока что выслушай меня. — Она заговорила строго, уверенно, но по-матерински заботливо. — Прачечная, этот дом и деньги, которые на моем счету в банке, — все это твое.

— Но мне ничего не нужно, — попытался разубедить он ее.

— Не прерывай, прошу тебя. У меня никого нет, кроме тебя. Но я не хочу, чтобы люди болтали, сплетничали. Так вот, я сделаю своей наследницей Джузеппину. Я уже говорила с нотариусом. Чтобы получить все это, она должна быть рядом со мной все те дни, что мне еще остались. Пока ты отсутствовал, я хорошо ее узнала. Она не такая, как ты, но похожа на тебя. Я к ней очень привязалась. Здесь ключи, — протягивая их, закончила она, — о наших делах позаботишься ты сам. Обо мне — Джузеппина.

— Но я тоже думаю о тебе. — Он улыбнулся ей с веселостью, почти настоящей, и, развернув сверток, с ловкостью ярмарочного торговца вынул из него великолепную фриульскую шаль из тонкой шерсти с длинной шелковистой бахромой. Набросил ей на плечи, поправил складочки и, отступив на шаг назад, с удовольствием оглядел Матильду. — Ты просто блеск, — восхищенно сказал он.

— Как ты добр! — проговорила она. — И сколько утешения ты мне даешь.

— И это только начало, Матильда. То ли еще будет, когда ты выздоровеешь.

— Не надо, — сказала она материнским тоном. — Я согрешила, но я много молилась, просила прощения у Бога, и священник отпустил мне грехи. Если Бог прощает тех, кто любил, он простит и меня, потому что я любила тебя и по-прежнему очень люблю. Я прошу у тебя только одну вещь.

— Проси что хочешь, — он с готовностью склонился к ней.

— Помоги мне умереть. Побудь со мной рядом, когда я буду уходить в темноту.

Чезаре взял ее на руки, легкую, словно невесомую, и отнес в комнату. Он закутал ее в одеяло, словно маленькую девочку, и подбросил угля в чугунную печку, что гудела у входа.

— А теперь, — предложил он, — притворимся, что ничего не случилось.

— Так мне нравится больше, — сказала Матильда, улыбнувшись ему.

— Я иду устраиваться в новом доме, а тебе пришлю Джузеппину, — пообещал он.

— Но ты тоже возвращайся.

— Конечно, вернусь. Иначе кто же будет управляться здесь с прачечной? Хозяйское добро надо стеречь.

Он вышел на улицу, не надевая шляпы, не застегнув пальто. Холодный воздух освежил его, и это было необходимо ему, чтобы разогнать тоску, которая переполняла сердце. Быстрым шагом он пошел вперед, чувствуя, как, несмотря ни на что, к нему возвращается радость жизни.