Рыжее счастье - Наталия Рощина Страница 46

Гурин задержался у двери, внимательно осматривая ее. Ничего примечательного: старый пыльный дерматин коричневого цвета, номер, отчеканенный кем-то. Наверное, муж в свое время показывал, что он на все руки мастер. Евдокия всегда говорила, что у мужа золотые руки. Гурин никогда не слышал от нее ни единого плохого слова. И сам тоже придерживался аналогичного правила в отношении Галины. Когда же успокоится сердце? Надо же было, чтобы в этом огромном городе Мара встретила своего ангела-хранителя в лице Евдокии Ивановны. Эрнест Павлович закрыл глаза, представляя, как сейчас откроется дверь, и он увидит ее. Сердце снова екнуло, в голове пронеслись картины прошлого, в котором они любили друг друга. Любили, зная, что этому чувству не сделать их жизнь счастливой. Гурин выдохнул и резко нажал кнопку звонка.

— Здравствуй, — улыбаясь, Евдокия Ивановна жестом пригласила его войти.

— Здравствуй. — Он протянул ей огромную коробку конфет, взглянув на которую, Евдокия Ивановна закусила задрожавшую от волнения губу.

— Мои любимые… Ты не забыл?

— Как я мог? — Гурин поцеловал ее руку, немного дольше положенного прижимаясь губами к не потерявшей гладкости коже. Потом он выпрямился и, сжимая ее пальцы, заметил: — А ты не изменилась, прекрасно выглядишь.

— Льстец. — Евдокия Ивановна покачала головой. — Я давно перестала дружить с зеркалом.

— Напрасно. Ты, как всегда, наговариваешь на себя.

— Раздевайся, пожалуйста, и проходи.

— Добрый вечер. — Из комнаты вышла Мара. Она выглядела удивленной. Ей показалось, что приветствие почему-то затянулось, и это заставило ее разволноваться. До приезда Гурина она собиралась встречать его в комнате, с книгой в руках, но все вышло иначе.

— Здравствуй, Мара. — Гурин осторожно отпустил руку Евдокии Ивановны.

— Старые знакомые, которые давно не виделись, — смущенно пробормотала та.

— Знакомые? — Мара переводила взгляд со спокойного, застывшего лица Эрнеста Павловича на раскрасневшееся лицо тети Дуси. — Почему я ничего не знаю об этом? И как давно вы знакомы?

— Очень давно, — ответил Гурин, оставляя без внимания вторую часть вопроса. — Как будто это было в другой жизни.

— В той жизни я знала всех посетителей нашего ресторана в лицо, по имени-отчеству. У меня отличная память на лица, особенно, если это лицо казалось мне привлекательным, — улыбнулась Евдокия Ивановна. — Не забывай, Мара, что я проработала в ресторане не один десяток лет.

— Как тесен мир, — искренне изумилась Мара, — если возможны такие встречи.

— Да, это известная истина. Давайте оставим в покое прошлое, а сейчас будем пить чай с конфетами, — сказала Евдокия Ивановна. — Возражений нет?

— Я — «за», — Мара направилась на кухню, чтобы поставить чайник, но тетя Дуся остановила ее.

— Я все сделаю сама. Побудь в комнате, девочка.

— Да, пожалуйста. — Эрнест Павлович выразительно посмотрел на Мару. — Мне нужно поговорить с Евдокией Ивановной тет-а-тет.

— Хорошо, как скажете. Шепчитесь. — Мара закрыла за собой дверь.

Гурин наконец разделся и повесил пальто на вешалку. Бросив на себя мимолетный взгляд в небольшое овальное зеркало, висевшее в коридоре, он шагнул на кухню вслед за хозяйкой.

— Она ничего не знает о нас? — прикрыв дверь, спросил он.

— Ничего.

— Я так и думал.

— Мне показалось, что при наших с ней открытых, искренних отношениях каждая имеет право на что-то только для себя, очень личное, — не глядя на Гурина, ответила Евдокия Ивановна.

— Ты, как всегда, проявила мудрость. Спасибо тебе, — облегченно выдохнул Эрнест Павлович.

— Не благодари. За что? Что было, то было. Касается оно только нас двоих… — Евдокия Ивановна, как могла, боролась с волнением. — Но ты приехал не для того, чтобы делать мне комплименты.

Гурин кивнул. Устроившись на стуле, он вопреки правилам поставил локти на стол и крепко скрестил пальцы. Без всяких предисловий, он перешел к главному, стараясь четко объяснить свои намерения.

— Я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.

— Я постараюсь, — накрывая стол для чаепития, тихо произнесла Евдокия Ивановна.

— Так вот, я хочу сделать так, чтобы жизнь Мары изменилась. Я прожил достаточно долго, чтобы сразу разобраться, что к чему. Она не должна остановиться на уровне ресторана, даже — в качестве заведующей. Это не для нее, ты согласна? — Гурин говорил спокойно и рассудительно. Евдокия Ивановна только кивала в знак согласия, не представляя, к чему он клонит. — Я хочу, чтобы она уволилась. Я знаю, что ты устроила ее, куда могла, и при этом действовала с совершенно чистыми намерениями, но там нездоровая атмосфера. Ты, должно быть, и сама обо всем знаешь, но наивно полагаешь, что Мару она не коснется.

— Да, я надеялась, что у нее хватит здравого смысла, чтобы противостоять… — Евдокия Ивановна опустилась на стул. — Неправду я говорю, Эрик. С некоторых пор я замечаю, что что-то с ней не так…

— Значит, и я не ошибся. — Гурин поднялся, подошел к окну, выглянул и, найдя взглядом машину с охранниками, снова вернулся на свое место за столом.

— Вот что… Я найму репетиторов. Они дадут ей нужное образование, устранят пробелы, которые появились помимо ее воли, несмотря на все ее старания. Мара поступит туда, куда хочет она сама, и будет учиться там, где ей интересно.

— Ей не интересно учиться? — воспользовавшись минутной паузой, спросила Евдокия Ивановна. — Я была уверена в обратном.

— Она занимает чужое место. Оно не подходит ей. И ты прекрасно понимаешь, к чему я клоню. Не смотри на меня с подозрением. Я испытываю к Маре отеческие чувства, хотя познакомились мы при весьма пикантных обстоятельствах.

Гурин сделал многозначительную паузу, заметив, как вспыхнули щеки Евдокии Ивановны. Он сразу понял причину ее смущении, снова прорвавшегося наружу. Эрнест Павлович отвел взгляд, чтобы не усиливать волнение хозяйки. Она так спокойно держалась в первые минуты их встречи, а теперь, когда они остались вдвоем, и послушная Мара не войдет к ним без приглашения, Евдокия Ивановна вдруг потеряла над собой контроль. Чего ей стоило сохранять спокойствие, когда Мара объявила о предстоящем визите Гурина. Ей не терпелось забросать девочку вопросами, из которых ей стала бы хоть немного понятнее причина его неожиданного желания вновь возникнуть в ее жизни, более того — появиться гостем в доме, где ему ни разу не приходилось бывать раньше. Евдокия Ивановна сразу отбросила мысль, что повод связан именно с ней или с их прошлым. Она была достаточно умна, чтобы не строить беспочвенных иллюзий. Все ушло. Это было словно в другой жизни — правильно сказал Гурин, отвечая на вопрос Мары.

Евдокия Ивановна посмотрела на Эрнеста Павловича. Перед ней сидел солидный мужчина с усиками, в строгом костюме, немного вальяжный, и от того Эрика, которого она знала, остались, пожалуй, только эти озорные глаза. Ни кудрявой шевелюры, ни тонкой талии… Как же, должно быть, изменилась она, если сейчас, глядя на Гурина, ей так больно. Как же время жестоко! Оно не щадит никого. Евдокия Ивановна вглядывалась в постаревшее лицо Гурина, вспоминая, как много лет назад один из посетителей ресторана оказывал ей недвусмысленные знаки внимания. Он был некрасив, невысокого роста, но в его глазах, мимике было что-то завораживающее, отчего ее сердце пускалось в галоп. В ту пору она сама работала официанткой, слыла женщиной с непорочной репутацией. Однако Гурину удалось невозможное: Евдокия Ивановна не смогла устоять перед его обаянием, хотя и была много старше этого самоуверенного, но такого привлекательного молодца. Они стали встречаться время от времени, это длилось не один год, а потом любовь переросла в дружбу. Такое бывает редко, но, перестав быть любовниками, они сумели сохранить прекрасные отношения. На глазах Евдокии Ивановны Гурин становился на ноги, обрастал всеми атрибутами богатой жизни удачливого бизнесмена. Вместе с тем она была единственной женщиной, которая знала и обратную сторону этой сверкающей медали: его одиночество, невозможность найти себя в кругу семьи, так и не наладившиеся отношения с сыном.