Круговой перекресток - Елена Гайворонская Страница 46

– А вдруг он женат? – как всегда, предположила худшее Зайка.

– Он не женат, – сообщила Крис. – Вадик его паспорт видел в отделе кадров. Без печатей.

– Вот кто Штирлиц, – усмехнулась я.

Домой вернулась в растрепанных чувствах. Мысль о том, что скоро Зайка уедет и я, возможно, никогда больше ее не увижу, повергла в меланхолию. Эмиграция в начале девяностых воспринималась как маленькая смерть. Вроде где-то существует человек, но в ином измерении. Я думала, что научилась смотреть на смену людей и обстоятельств философски – одни уходят, другие приходят, развела жизнь с Алкой – встретилась Дашка, потом Зайка и Крис. Но Дашке я могла позвонить в любое время дня или ночи и проболтать пару часов. А как позвонишь на другую планету? Далекий и загадочный Израиль для меня не сильно отличался от Марса или Андромеды.

Дома дед с бабушкой, как обычно, смотрели телевизор и спорили. Показывали какого-то провинциального депутата, седоволосого мужика с лицом точно вытесанным из камня и таким же рубящим голосом. Он ругал почем зря нынешнюю власть за пустые прилавки, талоны, очереди, прогрессирующую инфляцию и раздутый чиновничий аппарат и обещал все изменить. Открыть границы, чтобы люди могли путешествовать и смотреть другие страны, как во всем цивилизованном мире, ликвидировать дефицит, упразднить талоны, укрепить падающий рубль, решить квартирный вопрос, отнять у работников аппарата черные «Волги», закрытые поликлиники и прочие привилегии. Пусть будут как все – ездить на метро и лечиться у районного терапевта.

– Ерунда все это, – морщился, отмахиваясь, Георгий. – Все обещать мастера, а как до дела дойдет – первый в черную «Волгу» залезет. Он сам вчерашний номенклатурщик – секретарь горкома.

– Он на троллейбусе в Думу ездит, – возражала бабушка. – Вчера по телевизору показывали.

– Значит, у него персональный троллейбус, – хмыкнул дед. – Получше любой «Волги».

– Там же людей показывали обыкновенных, которые вместе с ним ехали, – упрямилась бабушка.

– Кагэбэшники переодетые. Когда Верховный Совет выбирали, тоже говорили, простые люди придут к власти, будут интересы народа отстаивать. Ну и где эти простые люди? Вон морды какие нажрали в кремлевском буфете.

– Да ладно тебе, дед, – встряла я, – вроде разумный мужик этот Ельцин… Будет у нас, на конец, нормальное общество, без талонов и очередей. Путешествовать станем по всему миру… Разве плохо?

Как большинство молодых, я верила в демократию и реформы. Мне нравились перемены, взбаламутившие сонное болото восьмидесятых, я считала, что стоит немного потерпеть ради счастливого завтрашнего дня.

– Ты еще молодая и глупая, – отрезал дед. – Нам тоже много всего обещали. Твердили: вам тяжело, зато ваши дети будут жить при коммунизме. И где он?

– Тьфу, тебя не переубедишь, – в сердцах сплюнула бабушка. – Не хочешь ты в хорошее поверить.

– Не будет в этой стране ничего хорошего. В коммерческих все размели, кроме спичек и пшена. Куда это годится? После войны лучше жили, – пессимистично отрезал дед и ушел на кухню пить чай с кусковым сахаром, полученным по талону.

– Это точно, после войны в магазинах все было, – задумчиво проговорила бабушка.

– Ну, вы бы еще Куликовскую битву вспомнили, – посоветовала я. – Мне никто не звонил?

– Звонил какой-то Сергей, – отозвалась бабушка. – Сегодня и вчера тоже… Спросил разрешения перезвонить вечером. Вежливый…

Мое глупое сердце екнуло и заколотилось.

– Что ж ты мне не сказала?! – вскрикнула я.

– Забыла, – пожала плечами бабушка. – Ты ж не спросила. А как спросила, так я и вспомнила… А кто такой? Учитесь, что ль, вместе?

Я оставила вопросы за спиной. Утащила телефон в комнату, благо позволял длинный шнур, поставила аппарат на кровать, сама устроилась рядом с томиком «Гамлета», по которому грозил семинар, но страдания датского принца казались вымученными и несущественными. Мне бы его проблемы… Я гипнотизировала безмозглый кусок пластмассы с цифрами на диске… Вместо Сергея позвонила Крис.

– Мне кажется, у Вадика есть кто-то помимо меня, – сообщила трагическим голосом.

– С чего ты взяла?

– Мы договорились о встрече, а он отменил в последний момент, сказал, будто ему надо отвезти лекарства захворавшей бабушке. А когда я предложила поехать вместе, наотрез отказался, мол, температура, инфекция и все такое…

– Может, он пока не готов знакомить тебя с родней, – предположила я. – К тому же, когда у человека температура, вряд ли он будет рад гостям. Лежит бабуля в кровати в мятой ночнушке, с полотенцем на голове, а тут – здрасте, я ваша Крис…

– Ты не поняла, – страдальчески вздохнула Крис. – Больная бабушка – это стандартная отмазка, если надо культурно отвертеться. Я сама ее применяю. Но только не с Вадиком. Он же говорил, что у нас все серьезно… – Крис заревела в трубку.

Мне пришлось ее успокаивать, объяснять, что бабушка Вадика – это не одно и то же с ее «бабушкой», что первая, в отличие от второй, вполне реальна… Крис твердила про женскую интуицию, которая ей говорит о неверности любимого… После сорокаминутного сеанса психоанализа я не выдержала и тоже сослалась на бабушку, которой якобы срочно понадобился телефон. Бросив трубку на рычажки, выругалась. Наверняка Сергей звонил, пока я утешала Крис, конечно, ему осточертело безрезультатно набирать мой номер, он послал меня подальше и больше не позвонит… Почему я не попросила у него номер телефона? Да, прежде я никогда не звонила первой: девушке – неприлично, захочет – разыщет. Он – охотник, самец, рыцарь и бла-бла, мужчина, в конце концов… Дурацкие средневековые предрассудки!

И тут зазвонил телефон. Этот голос я узнала бы из миллиона – голос, от которого мне становилось жарко.

– Привет, – ответила с наигранным равнодушием. – Да, мне буквально сейчас передали, что ты звонил… Но у меня нет твоего номера…

– Может, запишешь? – отозвался Сергей. – Мне как-то неловко было тебе диктовать его в первый же вечер. Вроде мужчина должен дозвониться первым…

Оказалось, у нас одинаковые предрассудки. Какое счастье!

– Встретимся в субботу? – предложил Сергей. – В ЦДХ любопытная выставка. Французские импрессионисты, если тебе интересно…

– С удовольствием! – ответила я и осознала, что это чистая правда. Артем приглашал меня в бары, на тусовки, на концерты эстрадных звезд разной величины, но на выставки – ни разу. Конечно, я ходила с Крис и Зайкой, но это другое. Мне вдруг ужасно захотелось прогуляться по залитым светом тихим залам, вдохнуть особый, пахнущий солнечным деревом, лаком, сухой акварелью воздух галереи. Поговорить и помолчать о прекрасном, неуловимом, иногда непонятном, загадочном и оттого непостижимо-волшебном мире таланта и грез, мире искусства. В котором я ни черта не понимала, но это было совсем не важно.

В субботнее утро я говорила себе, что это обычная встреча, каких было не счесть, но собиралась с особой тщательностью. До меня вдруг дошло, что добытые в люксе остромодные бордовые туфли с малиновыми бантами на мысках отлично гармонируют с малиновым плащом, но совсем не подходят к остальному наряду. Когда я в гардеробе сниму плащ, останусь полной дурой в потрясающем черно-белом джемпере, черной с металлическим отливом юбчонке, с черно-белой сумочкой… и в малиновых башмаках. Я едва не зарыдала от обиды, поскольку другие туфли были сношены в тапки и вовсе не годились для первого свидания. А натянуть сапоги в мае, пускай самые актуальные, было бы верхом дурости. В итоге я проявила смекалку, выкрасила ногти и губы в малиновый и намотала на запястье платок а-ля браслет примерно того же оттенка. По десятому разу перекрутила волосы и только тогда, критично осмотрев себя в зеркало, решила, что в принципе – неплохо.