Москва навсегда. О нелюбви и не только - Сергей Жарков Страница 45

Он также поприветствовал ее. Он был совершенно худой, очень русской внешности, светло-русые, с проседью волосы были непричесаны и даже неопрятны, у него была русская, в оклад, бородка и голубые очень ясные, светлые глаза.

– Вы что-то хотите купить или просто интересуетесь? – спросил он ее.

– Просто интересуюсь и, наверное, что-то хочу купить… книгу, – ответила она. – Хорошую книгу…

– Смотрите, выбирайте, у нас много хороших книг, – ответил ей старичок, улыбаясь и глядя проницательно, как будто видя сквозь нее. – Скоро закрываемся, но… выбирайте… я не тороплю.

Она подошла к одному из стеллажей, стала перебирать пальцами по переплетам старых книг, не читая их названий, наощупь подыскивая книгу, которая ей понравится. Старичок, улыбаясь, снова глянул на нее своим ясным голубым взглядом и принялся раскладывать закладки-ценники, записывать в свою тетрадку названия книг.

– Вы знаете, я зайду к вам в другой раз, может быть, завтра… – сказала Катя. Старичок, подняв голову, улыбнулся ей в ответ и закивал головой. Она вышла в повечеревший, затягивающий в себя июль. «Наверное, – думала она. – Я в прошлой жизни была продавцом книг. Как же я люблю книги, эти магазинчики. Ах, почему бы мне снова не начать продавать книги, как тогда в той жизни, ведь это так хорошо…».

Назавтра вечером, выйдя из редакции во внутренний двор, она задумала вновь пойти в книжную лавку на Кузнецком и уже выходила из арки на Садовую, как услышала шаги сзади. Обернувшись, увидела догонявшего ее Крайнова.

– Катерина, вы до метро? Я оставил машину рядом, провожу вас…

Она молча посмотрела, как он, догнав, зашагал справа от нее, вровень с ее ускорившимся шагом. Она была в белых летних брючках, пестрой блузке с коротким рукавом, облегающей ее ладную фигуру, светлых босоножках-сеточках на едва заметном каблучке. Она перекинула свою сумку на левое плечо.

– Когда женщина идет рядом с мужчиной, сумка не должна быть между ними, – сказала она и выжидающе, что он скажет, посмотрела на идущего рядом Крайнова. Тот, ожидав услышать от Одинцовой что угодно, только не о сумке, смешался.

– Да… предлагаю на ты, – наконец сообразил, что сказать, Андрей. – Так удобней общаться…

– Давай, – сразу согласилась Одинцова. – Мне тоже так удобней.

– Как тебе Москва? Нравится? – спросил Андрей.

– Совсем нет. Не нравится. Невозможно купить нормальное мясо в магазине, и рынка нормального не найдешь. Этот бородинский хлеб, черный, как в войну… а батон на жженом масле, перепекают по многу раз… Только и есть, что шоколад и конфеты, и фрукты дорогущие!

– Как перепекают? – не понял Крайнов.

– Так. Тот, что не продали, снова перепекают. Посмотри в интернете, узнаешь.

– Хорошо… – согласился Андрей. – И что, тебе совсем ничего не нравится в городе?

– Ну почему же, нравится, – ответила Катерина. – Гулять нравится. Вот осенью хочу в театры начать ходить, у вас же их много. В Большой схожу обязательно. Если зарплату платить будете, – добавила она.

Крайнов улыбнулся. Они свернули на Каретный.

– А мне с первого дня Москва понравилась. Потом все сложней стало…

– А что сложней? – быстро спросила Катерина.

– Работа, люди, все другое, не как у себя…

– А ты откуда?

– Из Новосибирска.

– Это же далеко, – ответила она. – Я думала, что ты москвич.

Он улыбнулся.

– Нет, но ты знаешь, Москва притягивает. И потом уже не можешь без нее. Я поздно приехал в Москву. Сравнительно поздно, да, – поправился он. – Закончив учиться, после армии, и долго привыкал, скучал по Нску, по людям, по родным. А потом, через год, приехал в гости к родителям, и понял, что снова тянет в Москву… Слушай, Катерина. Ты до Цветного бульвара? Пойдем до Чеховской? Пройдемся по бульвару.

Она кивнула.

– А город красивый, – вдруг ответила она. – Машку, мою дочку, подружка к бабушке в Ейск увезла, и я теперь каждый вечер складываю пазлы.

– Пазлы? – не поняв, переспросил Андрей.

– Хожу по центру Москвы, по улицам, хочу, чтобы пазлы города собрались.

– Мм… – все еще не понимал Андрей.

Катерина засмеялась:

– Ну, где у вас Кремль, Большой театр, что еще важного у вас?

Крайнов, поняв, тоже засмеялся:

– ГУМ и ЦУМ важно!

– А разве это не один и тот же магазин?

Крайнов рассмеялся еще громче.

– Нечего смеяться над провинциальной девушкой! – засмеялась в ответ и Одинцова.

– Да я и не смеюсь! Но так интересно! Обычно все женщины, даже из провинции, знают, что такое ГУМ и ЦУМ.

– Ненавижу магазины, особенно большие, – ответила Одинцова.

– Я тоже не люблю, – ответил он. – А город, мне кажется, лучше бы полюбить, ты же в нем собираешься жить…

– Посмотрим, пазлы сложатся – и полюблю…

На переходе Петровских ворот они замолчали. И так, молча, свернули на Страстной бульвар. Крайнов смотрел на Катерину, а она, собравшись, шла вперед. Он внезапно подумал, что обязательно должен поцеловать ее на прощанье. Всегда это казалось ему пошлым и гламурным и не нравилось ему, а сейчас, с Одинцовой, вдруг до тумана в голове захотелось обязательно набраться смелости и поцеловать…

Они продолжали молча идти по Страстному. «Она красивая и необычная. … Как странно, как интересно, не знает, что такое ГУМ и ЦУМ, чем они отличаются, – думал он. – Получится ли мне ее поцеловать? Да, получится…» Так же молча они перешли переход через Страстной проезд.

– Вот Чеховская, дальше Пушкинская… Я здесь припарковался, – махнул Крайнов в сторону своей машины. – Слушай, а давай я тебя подвезу до дома!

– Нет, я еще не домой. Спасибо. Я погуляю, поскладываю пазлы, торопиться мне некуда. А ты езжай, – сказала она ему.

– Давай я тебя на прощанье… – он не договорил, неловко прихватил ее за правое плечо, которое оказалось мягко-нежным, таким, словно бы он впервые прикасался к женщине, приблизил ее к себе.

Она, не ожидав, потянулась к нему, и он поцеловал ее в левую щеку. Они замерли.

– До завтра, Катя, – первым заговорил он.

Секунду она молчала и вдруг сказала:

– Ты знаешь, счастья нет…

– Есть, ведь мы же есть, – не задумываясь, ответил он.