Когда забудешь, позвони - Татьяна Лунина Страница 45

Непросвещенная заинтересованно кивнула.

— Формула одинокой женщины, выведенная мной! — Тоном конферансье объявила автор. — Чем меньше иллюзий — тем здоровее секс, чем здоровее секс — тем крепче мир во всем мире, чем крепче мир во всем мире — тем меньше иллюзий. И так далее, по закону циклического развития. Формулка эта очень помогает жить: снимает розовые очки, делает здоровее плоть, улучшает международную обстановку. — И, весело подмигнув, заключила: — Потому как здоровая плоть всегда бунтует против войны!

— Железная у тебя логика, — улыбнулась Васса.

Так прошла осень, наступила зима, близился Новый год. О том, с кем встречать любимый праздник, Васса не думала. И так ясно: гостями станет самодовольная попса, лезущая на голубой экран, или, в лучшем случае, беззаботно поющая молодая Гурченко да озабоченная Брыльска с нетрезвым Мягковым. Оба фильма бывшая телевизионщица любила и надеялась, что разобщенные ныне экс-коллеги не схалтурят, покажут картины в разное время, чтобы не ставить зрителя перед трудным выбором.

Вечер двадцать восьмого декабря прошел спокойно. Расплатились с «крышей». Братки готовили подарки близким, а потому затребовали дань пораньше. Заплатили. А как иначе? Хочешь покоя — делись.

В вагоне метро оказались свободные места, и деловые леди уселись рядком, прижавшись меховыми боками друг к другу.

— Вась, ты с Алешей общаешься? — вдруг ни к месту спросила Тина.

— Каким Алешей? — не поняла Васса.

— Твоим морским волком.

— Нет.

— У тебя с ним — ничего? — Обычно энергичный голос был странно робким, даже заискивающим, что было на его обладательницу совершенно не похоже. До сих пор она не терялась в любой ситуации.

— Нет. А тебе это интересно?

— В общем, да, — вздохнув, призналась Тина. — Я тут встретила его недавно. Случайно. На Маяковке. Спрашивал, как ты. Передавал привет.

Сидящая рядом промолчала. Она не любила разговоры о том, что других не касалось.

— Вась, — бубнила настырная, — а ты не против, если я ему позвоню?

— Бога ради, — равнодушно пожала плечами «Вась». И услышала в ответ счастливый вздох.

А утро двадцать девятого принесло беду. Паскудство, подстроенное одному человеку, взбалмошная Фортуна направила против другого, и пострадал, как водится, безвинный.

Накануне позвонила Светлана, попросила отпустить ее к стоматологу. Талончик на девять утра, от врача — сразу на работу. Зубная боль — дело мерзкое и житейское, кто через это не проходил? И Васса без колебаний согласилась. Тем более что к двенадцати должна подойти Тина. Появиться парой часов раньше, позже — какая разница?

— Хорошо, Света, не волнуйся. Я тебя выручу, но постарайся освободиться пораньше. У нас в двенадцать с Тиной Платоновной серьезный разговор, не за прилавком.

— Спасибо большое! Я не задержусь. — На том и договорились.

Запах гари чувствовался уже на эскалаторе. Поднимаясь, Васса поводила носом: в метро вроде все спокойно, откуда горелым несет? У выхода, недовольно ворча, толпился народ. За прозрачными дверями стояла парочка в серых шинелях и двигала трудовой люд направо, налево — ни-ни. Вассе было нужно как раз в запретную сторону.

— Куда, гражданка?

— На работу.

— Выход — направо.

— Мне — налево.

— Туда нельзя. — Милиционер, не глядя на настырную, спокойно направлял людской поток в нужное русло. Одна застрявшая песчинка остановить движение не могла.

— Я работаю в подземном переходе, — терпеливо втолковывала «песчинка», — в торговом ларьке. Он расположен в левой стороне, — для полной ясности уточнила она.

Милиционер вздохнул и нарушил правило.

— Проходите!

Проходить оказалось некуда. И незачем. Через несколько шагов стало ясно, откуда несло гарью. Но ноги не верили глазам и упрямо несли свою хозяйку вперед, к рабочему месту. Которое стало пепелищем. На верхней перекладине обугленного каркаса болталась вывеска с едва различимым: ТОО «Лисатин». Как понравилось им тогда это название, сложенное из двух имен — намек и на лиску, и на ласку. Дескать, хороша лиса, да хитра — не поймаешь. Поймали. Ударили под дых, до черноты в глазах. И ни за что. Вина была не виновата — просто не того соседа выбрала. Васса прислонилась к стене, ноги почему-то отяжелели, но держали плохо, как будто сапоги обули пустую плоть.

— Вась, — зашептал сзади чей-то голос, — у Женьки проблемы с «крышей» были, платить отказывался. А вчера он манатки складывал, драпал. Свое вывез, сволочь жлобская, а нас подставил!

Васса оглянулась. Рядом стоял Генка, чей киоск был по другую сторону от беглеца и тоже сгорел дотла.

— Гад, — злобно прошипел информатор, — платил бы, как остальные, и проблем не было. Так нет, решил выпендриться! Один он чистенький, а все в дерьме. Что теперь делать, где деньги брать?! До последней копейки вложил в ларек этот гребаный, только позавчера партию новую завез! — И грязно выматерился.

Подошел милиционер, записал координаты, поинтересовался, не сочтут ли господа за труд с ним побеседовать. Вежливый, интеллигентный, с доверительными интонациями. Новое поколение, что ли, вылупилось? Или старое проснулось? Какая разница — все равно ведь поджигателей не найдут, деньги не вернут. И вообще, Васса могла бы указать на злодеев пальцем — а толк какой? Неожиданно ее разобрал смех: сколько же можно испытывать на прочность?! Она прыснула, но с ужасом поняла, что внезапная смешливость отдает истерикой, и заткнулась. Нет уж, не затем мозги даны, чтобы их терять на вонючий пепел! Выкарабкаются! Все равно надо двигать вперед, назад только раки ходят.

Тина пережила пожар на удивление легко. Легкость эта шла не от глупой беспечности — от умной силы. И Васса все больше убеждалась, что судьба подарила ей сильного, надежного, мудрого друга. Они пораскинули мозгами, подсчитали деньги, вбухали больше половины в ремонт и принялись торговать на прежнем месте, по старым правилам.

Так прошла зима. По телевизору вещали политики, доверительно втолковывали, не отводя бесстыдных глаз, что подняли россиян с колен и одарили свободой. Хмельной президент позорил за рубежом своих сограждан, похлопывая по задам чужих. Борцы за демократию набивали карманы, а сам демос презрительно фыркал, слушая невнятный лепет, ворчал и все больше уподоблялся коту Ваське, который болтовню слушает, но от дела своего не отступается. В Чечне гибли люди — свои и чужие, в Москве чужие давили своих, в России свои становились чужими. А в знакомых когда-то студиях торчали живые манекены и врали фальшивыми голосами. Все это было противно, неинтересно, скучно. И в редкие часы безделья Васса повадилась гулять по старым московским переулкам, тихим, уютным и умным.

Восьмого марта она решила подарить себе день. Все восемь световых часов — с мимозой, грузинской кухней и чашкой кофе, подслащенной итальянским десертом. Купила у метро цветы и — беспечной, избалованной бездельницей — пошла мерить ленивыми шагами каменные плиты старого Арбата. Изображать пресыщенную богачку. Но сказано же у Иоанна Лествичника: «Тщеславие — конь гордыни». Помнить бы надо мудрые слова преподобного и не задирать нос — тогда, глядишь, и увидела бы капкан на своем пути. Банановая корка под новым сапогом поставила гордячку на место. Точнее, бросила. На мокрые грязные булыжники под тающим мартовским снежком. Шла — королевой, пришла — каргой! Шуба — в грязь, подарок — в задницу, мечта — в трубу. «Баловница» поднялась с колен, собираясь свернуть в переулок и поймать такси. «О господи, каблук сломался!» Она наклонилась, пытаясь приладить хилую подпорку.