Ангелы живут вечно - Светлана Талан Страница 45

Однажды весной он стоял у окна и смотрел на небо. И вдруг он увидел свою маму!

— Мама! — закричал он. — Мамочка!

И тут он понял, что докричаться до небес невозможно. Мама смотрела на него и улыбалась, как будто слышала голос своего сыночка. Она пошевелила губами, и Мальчик понял, что она просит его рассказать о своей жизни. Мальчик говорил шепотом, едва шевеля губами, но мама все понимала. Он рассказал, как грустит, когда остается сам дома. Мальчик пожаловался на бабушку, которая надоедала ему своими нравоучениями, и на папу, который не целует его на ночь. Мама сидела на облачке и качалась, слушая Мальчика.

— Не печалься, сыночек, — сказала она, — теперь ты меня видишь, а я — тебя. Ты сможешь мне все рассказывать, мы с тобой будем часто разговаривать, но об этом никто не должен знать. Пусть это будет нашей маленькой тайной.

— Я люблю тебя, мамочка! — сказал Мальчик.

— И я тебя, мое солнышко! — ответила мама и послала своему сыночку воздушный поцелуй с облачка».

Ева дочитывала сказку Наумчика со слезами на глазах. Она думала о том, как одинок этот ребенок, у которого есть все, но не хватает самого главного — любви матери.

— Ева! Вы пришли! — услышала она радостный голос Наума.

Она успела спрятать в сумочку лист бумаги со сказкой, смахнула слезы с лица до того, как к ней подбежал ребенок.

— Здравствуй, Наумчик! — Ева обняла его, поцеловала в голову.

— Вы уже уезжаете?

— Да, сегодня вечером мы возвращаемся домой.

— Это и хорошо, и плохо, — сказал он. — Хорошо, что вы теперь здоровы, а плохо, что уезжаете. Мне будет не хватать вас.

— Я буду звонить.

— Вы не забудете меня?

На Еву смотрели глаза темного шоколада, ясные, пытливые и красивые. Еве хотелось схватить ребенка, прижать к себе крепко-крепко, целовать и плакать одновременно, но она понимала, что делать этого не стоит.

«Он не должен ко мне сильно привязываться, чтобы потом страдать», — подумала она и сказала:

— Что ты, солнышко?! Как я могу забыть тебя? Ты единственный, кто подарил мне свою сказку!

— Вы ее прочли? — оглянувшись, тихо спросил Наум.

— Да, — кивнула она.

— Как она вам?

— Это самая лучшая сказка, которую я когда-либо читала.

— Правда?

— Правда. А ты — очень умный и талантливый ребенок. Ты это знаешь?

— Догадываюсь, но мне никто об этом не говорит.

— Даже папа?

— И он тоже. Я вам должен еще в чем-то сознаться, — прошептал мальчик, — но пусть это будет нашей тайной.

— Договорились, — тихонько сказала Ева.

— Я часто разговариваю с мамой, но не по- настоящему, а мысленно, и даже знаю, что мне говорит мама. Вы мне верите, Ева?

— Верю, Наумчик, верю.

— Спасибо.

— За что?

— Что верите. Я знал, что мне никто не поверит, как всегда, скажут, что я все выдумал, — говорил мальчик, глядя ей в глаза. — Я почувствовал, что вы именно тот человек, который меня поймет. Вы никому не расскажете о моей тайне?

— Клянусь, что буду молчать как рыба!

— Спасибо! — сказал мальчик и, чмокнув Еву в щеку, быстро убежал.

Они все вместе сели за стол пообедать. Ева поинтересовалась, почему нет бабушки Наума.

— Сегодня у бабушки бассейн, — объяснил мальчик. — Она занимается плаванием в группе «Кому за…». А еще она у нас танцует, хотя я плохо представляю, как наша бабуля кружит в вальсе.

— Плохо, что вы не успели познакомиться с моей мамой, — сказал Лаурин Борисович. — Она хорошая женщина, уверен, что Антонина Евгеньевна и ты, Ева, нашли бы с ней общий язык.

— Да, жаль, — согласилась мать Евы. — Доченька, о чем задумалась?

— Вспомнилось, как я узнала свой диагноз. Тогда казалось, что я сплю и мне снится кошмар, — сказала Ева. — Мне хотелось проснуться и понять, что это был сон. Сейчас тоже кажется, что я сплю, знаю, что выздоровела, и боюсь проснуться и узнать, что это только сон.

— Если так кажется, то я могу вас ущипнуть, чтобы вы поняли — это не сон! — сказал Наум, рассмешив присутствующих.

— Мне нравится мудрость индейского народа, — сказал Лаурин Борисович. — Одна из них гласит: «У души не будет радуги, если в глазах не было слез». Так что, Ева, пришло время радуги.

После обеда Лаурин Борисович отозвал Еву в свободную комнату для разговора. Ева предвидела это и была готова. Она стояла лицом к мужчине и смотрела ему в глаза.

— Ева, ты хорошо подумала? — спросил он, взяв ее за плечи.

— Да, — кивнула она.

— Билеты можно сдать или порвать.

— Не стоит. Лаурин, я не знаю, как тебя благодарить, — сказала Ева. — Ты сделал все возможное и невозможное. За всю мою жизнь я ни к кому не испытывала такого большого чувства благодарности, как сейчас к тебе.

— Лучше бы ты испытывала другое чувство, — Лаурин улыбнулся уголками губ. — Я сделал то, что обязан был сделать любой доктор, давший клятву Гиппо­крата.

— Ты — не каждый. Ты необыкновенный, благородный, добрый, хороший.

— Ева, я знаю, что ты сейчас ответишь, — сказал он, — знаю, что уедешь, но хочу узнать почему.

— Я уже говорила тебе, что у меня есть парень.

— Есть? Ты уверена, что он сейчас не один?

— Не знаю… — Она пожала плечами.

— Ева, мне кажется, что ты любишь прошлое, а оно уже позади. Что ты будешь делать, если он уже не один? Если у него есть другая девушка?

— Не знаю. Наверное, буду продолжать любить его, как и раньше.

— Это неразумно.

— Возможно, но сердцу не прикажешь.

— Что мне делать, Ева? Я люблю тебя, и ты это знаешь.

— Знаю. Но мне кажется, что ты не совсем честен с собой, — сказала Ева, не отводя взгляда.

— В чем?

— Я знаю, что похожа на твою жену. Ты полюбил не меня, а ее во мне.

Лаурин Борисович опустил руки, как будто они вдруг стали тяжелыми.

— Извини, — тихо произнесла Ева.

— Все нормально, — вздохнул он. — Можно будет звонить тебе… как другу? Или хотя бы как врачу?

— Конечно! Лаурин, у меня будет к тебе огромная просьба.

— Все, что угодно!

— Обещай, что сам будешь укладывать спать Наумчика и обязательно говорить, что любишь его.

— Я не очень сентиментальный.

— Ты обещаешь? — повторила Ева свой вопрос. — Для него это очень важно!

— Я даже не догадывался, — сказал мужчина. — Но если для сына это важно, то, конечно же, я буду заходить к нему перед сном, говорить, что люблю.