Фаворит императрицы - Нина Соротокина Страница 44

«Меня зовут Родион Люберов», – сказал этот чернявый поручик, сказал так значительно, словно объявил: я архангел Михаил, и Матвей должен от восторга на колени бухнуться. А он и думать забыл о фамилии Люберов – было, да сплыло, и поэтому с трудом заставил себя вспомнить о завещании отца.

Выпили, поговорили. Люберов напустил такого туману, что ощупью к пониманию не проберешься. Говорил шепотом, как заговорщик, а потом и вовсе смолк: пойдем, говорит, на улицу, там договорим, поскольку дело весьма секретное. Матвей спорить не стал, у Люберова при мелкой фигуре сила убеждения была великая, не хочешь, а пойдешь. На улице он опять стал толковать про какую-то картину, про даму в красном, про зашифрованные в ней знания.

Матвей не выдержал:

– Все это очень интересно, но я-то здесь при чем?

– Я ваш должник, а это способ вернуть вам деньги.

– Вы у меня, господин Люберов, ничего не занимали, а посему нечего воздух колыхать, – миролюбиво сказал Матвей.

Но поручик и не подумал воспользоваться легкомысленной интонацией собеседника и обернуть разговор в шутку, а еще больше нахмурился.

– Как сын я обязан взять на себя долги отца, тем более что он сам приказывает мне это… из далекой ссылки приказывает, – уже с раздражением сказал Люберов.

– Но ведь так не бывает! Шифры какие-то… – рассмеялся Матвей. – Тетушка ваша на портрете правой рукой указывает на книгу. Другой рукой, если я правильно понял, она указывает вверх. Может быть, на Бога?

– Что-то я вас не понимаю. Вы изволите надсмехаться? – строго спросил Люберов.

– Я изволю мыслить здраво. Конечно, я благодарен вам за заботу, хоть и не просил о ней. Далее вы говорите – Плутарх. Доставить оного Плутарха надобно из кабинета Миниха. Как туда попасть? Положим, вы подкупите слуг, и они вынесут вам требуемый предмет. Но подумайте сами-то, раскиньте мозгами. Что вы можете там найти, книга ведь не кошелек, туда золота не насыплешь. Скорее всего в Плутархе ничего, кроме мудрых мыслей великого автора, вы не обнаружите.

Они стояли на углу улицы, Матвей доверительно держал Люберова за пуговицу и говорил рассудительно, как с малым ребенком. Тона этого Родион не переносил, но князь, видимо, увлекся и не замечал негодующе блестящих глаз собеседника и его насупленного вида.

– Далее… Ради удовлетворения своего любопытства вы будете рисковать свободой, а может быть, самой жизнью, а я вам за это должен быть благодарен. Поймите, меня это не устраивает.

– Вы кончили, князь? – На худых щеках Родиона заходили желваки, выдавая его состояние. – Речь ваша вполне логична. Одно только «но». Я думал, во всех усилиях, направленных к раскрытию тайны, вы употребите местоимение «мы». Вы же предпочитаете свалить все на мои плечи. Ладно, пусть так. Справлюсь без вас. Но я хочу, чтобы вы поняли… – И он произнес медленно и внятно: – Мне плевать на вас и ваши деньги. Мне честь родовую надо спасти! – Он развернулся на каблуках, как на плацу, и пошел прочь: рука на эфесе шпаги, голова надменно вскинута.

«Экий порох! – подумал Матвей. – С чего бы ему так нос задирать? Хочешь честь спасать, так спасай. С моей родовой честью пока, слава богу, все в порядке. Ваньке-братцу шею бы только свернуть, и заживем с миром».

Можно было и не думать больше о разговоре с поручиком Люберовым, если бы не тетушка, а особливо Клеопатра. Варвара Петровна вцепилась в Матвея и стала трясти: как же он посмел об отцовском завещании ей не рассказать? А Клеопатра пела другую песню: ах, как благороден господин Люберов, как он учтив, вежлив, красив!

– Матвей, его послала нам судьба. Ты должен непременно привести его в наш дом. Он сам обещал зайти, но он застенчив. Гордые люди всегда застенчивы.

– Ты веришь, что он вернет нам деньги? – напрямик спросил Матвей.

– Не в этом дело! Порыв его благороден. Он говорил, что напишет на высочайшее имя. Сейчас он не может это сделать ввиду опасности его положения.

«Да враки все это!» – хотелось крикнуть Матвею, хорошо, что не крикнул. Клеопатра бы обиделась, а главное, это было бы несправедливо. У Люберова, конечно, козырек набок, но обманщиком его не назовешь. Родовая честь, скажите пожалуйста! Да кто об этих вещах сейчас помнит? Великий Петр все семьи переплавил в своем тигле. Тот родовит и знатен, у кого денег в мошне больше. А этот Люберов аж зубами от благородной заботы скрипит. Но не трус, сразу видно.

Еще день прошел, но строптивый поручик все не выходил у Матвея из головы. А потом вдруг он решился, попросил у тетушки карету, мол, поеду, потолкую еще раз с вашим драгоценным Люберовым. Варвара Петровна дала карету без слов, Клеопатра, блестя глазами и нервно шмыгая носом, проводила брата до дверей и вручила огромную корзину со снедью и выпивкой: чтоб вам приятнее беседовалось!

Мотались они с кучером долго, но требуемый флигелек нашли. Весна совершенно преобразила окружающий ландшафт. То, что было нолем, превратилось в болото. На сухих прогалинах пышно цвели одуванчики. Парк за раскрашенными воротами покрылся первой листвой на березах, куда ни кинь взгляд – всюду медуницы, майские цветки.

По счастью, Родион оказался дома. Флигелек был прибран. Приняли Матвея в большой светлой горнице в пять окон: три на длинной стене и два по торцу. Мебель простая, столярная, но стол дубовый, знатной работы, и стулья обиты кожей вполне приличной.