Плач палача - Наталья Рощина Страница 42

Нина поднялась с кресла и в панике стала ходить по комнате взад и вперед. В этот момент она четко поняла, что Соболеву очень плохо. Если он позволил увезти себя «скорой помощи», не дождавшись ее возвращения, значит, медлить было больше нельзя. Но, так и не впустив в свое сердце всю глубину его страданий, Нина задавала себе один вопрос: «Что будет с ней, с ее жизнью, если вдруг случится непоправимое?» Она отгоняла эту мысль, а та возвращалась к ней в другом виде, рисуя картины кладбища, людей в траурных одеждах, сочувствующе пожимающих ей руку. Кто она без Соболева? Провинциалка, зацепившаяся в столице благодаря своей броской внешности и отсутствию комплексов. Она – никто, одно из приложений к сладкой жизни удачливого дельца. Нина чертыхнулась, прижала ладони к щекам – она испытала отвращение к себе, Соболеву. К себе за то, что принимала все как должное, к Геннадию – что сумел так скоро приручить ее.

Нина ощутила мелкую дрожь, охватившую тело, даже зубы отчаянно застучали. Она не боролась с неприятными ощущениями, потому что была погружена в безрадостные мысли своего ближайшего будущего. Она поняла, что ее райская жизнь подходит к концу. Больше года она жила так, как и представить себе не могла. Единственное, что омрачало последние месяцы, – явное ухудшение самочувствия Соболева, но он делал все, чтобы это не отражалось на ней. Он старался быть веселым, и его раскатистый смех, хоть и звучал все реже, но был таким же заразительным. Он старался быть таким же искусным и непредсказуемым в постели, как раньше, но мгновения полного растворения друг в друге тоже стали редки. Он перестал нуждаться в том накале страстей, что раньше. Иногда Нине казалось, что Геннадий с удовольствием провел бы эту и много других ночей в одиночестве. Ему было тяжело оставаться прежним Соболевым. Не изменялось одно – он по-прежнему баловал, холил Нину, дарил подарки, говорил о том, как счастлив, что она рядом. Нина всегда внимательно слушала его, даже если делала вид, что слова мало значат для нее. Она слушала, стараясь понять, как так получается, что совершенно чужой человек вдруг становится для тебя самым близким? Желание переспать с интересной девушкой приводит к долгому роману, желанию создать семью, и ее чувства изменяются, как и вся жизнь. Как такое возможно? Раньше Нина представить не могла, что будет проводить время в чужом городе, с мужчиной, под недовольными и осуждающими взглядами со стороны, не нуждаясь при этом в поддержке матери, в бесконечной, перескакивающей с одной темы на другую болтовне с Ленкой. Однако все складывается именно так. Она сбежала от всего, что было ей дорого, променяв прошлое на искрящееся существование с Соболевым. Но скоро всему этому придет конец!

Нина остановилась, посмотрела на свой портрет. Геннадий посоветовал повесить его именно в гостиной. В спальне его мало кто увидит, а вот здесь он открыт для всех гостей, захаживающих в их дом. Гости бывали редко. Но Соболеву доставляло огромное удовольствие видеть на их лицах сначала восторг от написанной картины, а потом – от сравнения с оригиналом. Нина и сама любила смотреть в зеленые глаза, насмешливо наблюдающие за происходящим вокруг. Ей иногда казалось, что портрет подмигивает ей или хитро прищуривается, словно поймав ее на чем-то непристойном. А сейчас он не желал общаться. Он остался равнодушным к тому, что происходило в комнате с ее хозяином и тем более – с его любовницей. Нина нахмурилась: какое неприятное слово, хотя содержанка – еще хуже. Нужно было-таки соглашаться и выскочить замуж, предлагал ведь. А она развела теории независимости и невмешательства во внутреннее пространство – бред! Правда, говорила она то, что думала. Этим Нина оправдывала многие свои поступки, о которых потом жалела. Жалела, но утешалась тем, что совершала их по велению сердца, не кривя душой, не подбирая нужных слов – все импульсивно, от души. Так было и по отношению к маме, Панину, так должно быть и с Соболевым. Нужно оставаться собой, и все будет так, как должно.

Рассуждая так, она никак не могла успокоиться и взять себя в руки. Нужно было собраться и ехать в больницу. Превозмогая поток мыслей, Нина не стала переодеваться, наскоро собрала в кулек апельсины, лимон – единственное, что было из того дежурного набора, который обычно приносят больному. Она хотела вернуться за сыром и конфетами, но решила, что это плохая примета. Сейчас она была готова верить во все что угодно: в черную кошку, пустое ведро, в монету, лежащую «решкой» кверху на ее пути.

Нина быстро спускалась по лестнице, продумывая все вопросы, которые хотела задать врачу. Потом она встретится с Геннадием и прочтет ему лекцию о том, как глупо так относиться к своему здоровью. Она найдет нужные слова! И пусть не думает, что на этот раз ему удастся провести ее – она сама узнает у доктора, какие лекарства ему нужно пить, и проследит за этим строго! Нина не замечала, что все ее мысли отражаются на лице. Она даже что-то бормотала себе под нос, вызывая удивленные взгляды прохожих. Она не обращала на них внимания. Нина уже была там, в больнице. Поймав такси, она назвала адрес и вдруг почувствовала, как сердце помчалось в невообразимом темпе. Она даже прижала руку к груди, словно это могло замедлить этот бешеный темп. Она вспомнила, что много лет назад маме Лены Смирновой делали операцию, после которой та лежала в палате интенсивной терапии. Да, это называлось именно так, но самое страшное заключалось в том, что Ленка рыдала белугой – несколько дней ее не пускали к маме. Нина смотрела в окно автомобиля, не веря в то, что ее могут не пустить к Геннадию. Ни мама, ни она сама тяжело не болели, не сталкивались с больницами, врачами, кроме рядовых случаев, связанных с простудами, ушибами, другими мелочами. Ей казалось кощунственным не разрешать свидания в тот момент, когда и больной и его близкие нуждаются в этом.

Расплатившись с таксистом, Нина быстро взбежала по крутым ступеням больничного крыльца. Чертыхнулась про себя: «Не могли еще покруче и повыше построить?» В вестибюле узнала у санитарки, где можно найти Загорского.

– Он обычно на месте не сидит, – оглядывая Нину с ног до головы, произнесла старушка. – Поищи его на втором этаже.

– Спасибо.

Кабинет Загорского оказался в самом конце длинного коридора. На Нину несколько раз недовольно смотрели медсестры, пробегавшие мимо. Нина заметила, что весь медперсонал не ходил, а именно пробегал мимо нее. Вероятно, у них уже выработалась привычка делать все «на лету».

– Врача ждете? – участливо спросила ее пожилая женщина в больничном халате. У нее был такой ужасающий, землистый цвет лица, что Нине едва удавалось смотреть на нее.

– Да, Владислава Николаевича.

– Это может долго продолжаться. Вы предварительно договаривались?

– Нет.

– Сочувствую, – женщина замолчала, разглядывая Нину. – А у вас кто здесь лежит?

– Муж, – не долго думая, ответила Нина и почувствовала, как тепло распространилось по телу, делая чуть непослушными ноги, руки. Она была близка к обмороку и заметила, как беспокойно забегали глаза женщины напротив: – Вам плохо?

– Нет, со мной все в порядке, – опершись о стену, ответила Нина.

– Что у вас тут такое? – приятный мужской голос раздался прямо у Нины над ухом. Она медленно повернула голову, боясь оторвать руку от стены. Встретив серьезный взгляд врача, она с трудом проглотила мешающий говорить комок. – Вы ко мне?