Время перемен - Кэтрин Куксон Страница 42

Дэн никогда не был о себе слишком высокого мнения. Он знал, что не обладает какими-то выдающимися способностями. Его родители были простыми людьми, незнатного происхождения. И если бы отец не разбогател, Дэн выбрал бы жену среди своего класса. Но у отца появились деньги, он купил особняк, отправил своих сыновей в школу, где они научились манерам, что были у тех, кто жил в особняках. Но Дэн знал, что все, чему он научился, представляло только оболочку, под которой скрывалась его настоящая сущность, потому что никакое образование не способно проникнуть в то, что является стержнем человеческой натуры. А еще Дэн хорошо понимал, что в нем недостаточно отцовского характера, поэтому хотя его и душил гнев, он не вломится в комнату, как сделал бы отец, не вытащит ее из постели и не пустит в ход кулаки. Он жалел, что не способен это сделать, а если бы решился, то, возможно, у него появился бы повод уважать себя.

Дэн почти совсем протрезвел, но, несмотря на это, по лестнице спускался нетвердыми шагами. Он прошел через холл и вошел в кухню. Там все еще горел свет, а у стола, положив голову на руки, сидела Рут.

Увидев хозяина, девушка выпрямилась, моргнула, прогоняя остатки сна, и внимательно посмотрела на него.

– Боже милостивый, сэр! Какое же у вас лицо. Садитесь скорее.

Рут подвинула ему стул. Дэн уцепился за него и медленно опустился, облокотившись о стол.

– Вам хочется выпить что-нибудь горячее? Может быть, молока? Дать вам молока?

– Нет, – покачал головой он. – Черный кофе, крепкий черный кофе. Он едва шевелил онемевшими губами.

Быстро и уверенно двигаясь по кухне, Рут через несколько минут подала ему прямо в руки чашку с дымящимся кофе. Она взяла его другую руку и поднесла к чашке, будто перед ней был древний старик или ребенок.

– Выпейте это, – мягко, но настойчиво произнесла она.

Кофе оказался слишком горячим для незатянувшейся раны во рту. Кроме того, он не мог открыть рот настолько, чтобы сделать глоток. Рут взяла у него из рук чашку, налила кофе в блюдце, подула на него и поднесла к его губам. Дэн сделал маленький глоток, потом еще, так и выпил всю чашку.

После чего девушка принесла миску с горячей водой, окунула туда фланелевую тряпочку, отжала и приложила ткань к его больной щеке.

Приятное тепло медленно проникло в кожу. Дэн с облегчением вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Немного легче? – Снова и снова Рут делал компрессы, меняя воду.

Через некоторое время он остановил ее жестом.

– Спасибо, достаточно… пока спасибо. Губы теперь двигались значительно легче.

– Тому, кто с вами такое сделал, сэр, надо отправляться снова учиться. Я никогда в жизни не видела такого лица. У вас там будто вилами копались. Я слышала, хорошо помогает горячая вода с солью. – Она подошла к нему, наклонилась и спросила: – Я приготовлю вам горячий пунш, сможете выпить?

Он отрицательно покачал головой. Девушка села напротив, положив на стол стиснутые руки.

– Вам надо лечь в постель, сэр, – сказала она, во взгляде ее отразилась печаль.

– Я уже належался, Рут, – подняв голову, ответил Дэн, краем рта.

– Вам все равно лучше лечь и полежать денек в постели.

С минуту они смотрели друг другу в глаза. Не выдержав, Дэн отвел взгляд и уткнулся лицом в ладони. Неукротимым потоком наружу вырвались рыдания. Дэн прекрасно сознавал, что этим унижает себя, но не в силах был сдержать подступающую к горлу лавину слез.

Он плакал, когда умерла мать. Тайком плакал от радости, когда родились сыновья, плакал, когда потерял отца. Но то, что происходило с ним в эти минуты, нельзя было назвать плачем. Нестерпимая душевная мука выплеснулась из него яростной волной, беспощадно сокрушая остатки его уважения к себе и мужского достоинства.

Он почувствовал, как Рут обняла его, он не оттолкнул ее руки, а повернулся к ней и уткнулся лицом ей в грудь, стараясь остановить прорвавшуюся лавину.

– Ну, вот, мой дорогой, дайте волю слезам, вам станет легче, – успокаивала его девушка, словно уговаривала одного из мальчиков. – Ни о чем не думайте, все будет хорошо. Вот так, хорошо.

Наконец, его рыдания утихли. Платье и рубашка Рут уже стали влажными. Он отстранился, поднял голову и взглянул ей в глаза.

– Мне так стыдно, Рути, так стыдно.

– Почему? – дрогнувшим голосом спросила она. – Вам нечего стадиться, – она не прибавила «сэр». – Нет, – тряхнула головой Рут, – вам совершенно нечего стыдиться. Беда ваша в том, что вы очень, даже слишком хороший человек. Но не беспокойтесь, вы со всем этим справитесь, вот увидите. Можно дать вам совет?

Он ответил ей молчаливым согласием.

– Оставьте все, как есть, – мягко заговорила она… – Ничего хорошего не выйдет, если вы поднимете шум… И о мальчиках надо подумать. А со временем, кто знает, может быть, она и образумится.

Он отпустил ее талию, но не отвел взгляд.

– Рути, ты так умеешь поддерживать и утешать, счастливый будет тот, кто на тебе женится.

– Ну уж нет. – Она повернулась и отошла к печке, а когда заговорила, голос ее звучал весело, как будто не было недавно этой тягостной сцены. – Хотелось бы на это надеяться, но боюсь, что ему со мной придется не сладко. Я же упрямая, как осел. – И добавила после паузы ровным голосом: – Я налью вам грелку, и вы пойдете в постель.

Он продолжал сидеть, опустив голову, глядя на свои крепко сжатые руки.

– Ты считаешь меня жалким и ничтожным? – спросил он, подняв голову.

Рут стояла к нему спиной, потом повернулась. Она не подошла, а смотрела на него через разделявшее их пространство и, наконец, сказала:

– Я думаю, что вы самый замечательный человек из всех, которых я встречала и едва ли еще встречу другого такого. И я согласна служить вам, пока буду нужна. Я готова сделать все, что вам будет нужно…