Сын Авроры - Жюльетта Бенцони Страница 42

— А вот и сын этого ловеласа Августа Сильного! Право же, молодой человек, вы очень на него похожи! По крайней мере, шириной плеч, ведь в остальном вы гораздо красивее своего отца!

— Мадам, вы слишком добры ко мне!

— Нет. Ничуть. У мадам хорошие глаза! И она никогда не делает бессмысленных комплиментов. Полагаю, красота у вас от матери? Говорили, что она была божественно хороша...

— И она хороша по-прежнему! Даже в этом ужасном монашеском одеянии Кведлинбурга!

— Она выбрала лучший способ служить Господу Богу нашему, и мне не в чем ее упрекнуть. А сейчас — садитесь. Я закончу письмо, и мы поговорим.

Мориц, довольный сложившейся ситуацией, уселся. Теперь у него было время рассмотреть эту необычную княгиню и ее кабинет. Без всякого сомнения, Елизавету-Шарлотту Пфальцскую, или Лизелотту, как ее называли, никто не посчитал бы красивой — скорее наоборот. Она была полной, с огромным носом и маленькими, но живыми глазками, с красноватой крестьянской кожей. Но даже платье из фиолетовой тафты, отделанное белым кружевом, в которое эта шестидесятивосьмилетняя дама была даже не одета, а упакована, и чепчик, водруженный на жидкие седые волосы, не могли скрыть ее острого ума. Ее волосы были тщательно уложены в прическу, потому что Лизелотта не терпела небрежности и считала, что должна выглядеть так, как полагается настоящей высокородной даме, даже если она находится в собственном кабинете и не принимает гостей. Зато на ней не было никаких украшений, хотя она и располагала огромной коллекцией. И это несмотря на то, что ее пухлые пальцы, державшие перо, были словно специально созданы для драгоценностей.

Рассмотрев хозяйку, Мориц перевел взгляд на стол, где лежали аккуратные стопки голландской бумаги с позолоченными краями, новые гусиные перья, золотой порошок, сургуч и гербовые печати, а также стоял серебряный подсвечник, освещающий стол, и колокольчик, чтобы позвать слугу и отправить письма — их она писала огромное множество, заполняя бумагу своим разборчивым почерком. Зеленое сукно, покрывающее стол, было усеяно пятнами от воска...

Не считая легкого скрипа пера по бумаге, в комнате стояла полная тишина, так несвойственная дворцу, находящемуся в самом центре Парижа. Княгиня, исписав один лист, взяла следующий, и Мориц продолжил изучать комнату. Помимо внушительной библиотеки и коллекции обработанных камней и медалей, в комнате было множество портретов. Эти — очевидно, немцы. Скорее всего, ее родители. А вон там — ее покойный муж, единственный брат короля, обвешанный драгоценными камнями... Все знали, что он предпочитает мужчин и, должно быть, с Лизелоттой они составляли очень и очень странную пару...

Громкий вздох, от которого картины едва не попадали со стен, оторвал Морица от размышлений. Мадам, закончив письмо, бегло перечитала его и обратилась к гостю уже на родном языке:

— Это письмо для королевы Пруссии, для Софии Доротеи, моей кузины, которую ваша мать, должно быть, знала в детстве, когда вместе с братом жила при Ганноверском дворе. Я сильно ее люблю, не только потому, что она внучка моей дорогой тетушки Софии Ганноверской, но и потому, что всю свою жизнь она несчастна. Она никогда толком не знала своей матери, этой глупышки Софии Доротеи Брауншвейг-Целльской, которая пренебрегла своим долгом материнства ради вашего негодного дяди, Филиппа фон Кенигсмарка, за что и прозябает до сих пор в Альденском замке. И, как я считаю, она того целиком и полностью заслужила!

— Вы слишком суровы, Ваше Королевское Высочество, — ответил Мориц, который, конечно же, прекрасно знал свою семейную историю. — Это была великая любовь...

Лизелотта громко расхохоталась:

— Вздор! Каждая мать обязана без остатка посвятить себя детям! И София Доротея получила по заслугам. Как и ее любовник... Он заслужил такую жалкую судьбу, недостойную его великих предков!

— Мадам в курсе того, что с ним случилось? Я думал, что об этом известно лишь моей матери и покойному курфюрсту Эрнсту Августу...

— И его супруге Софии, которой он сам же все и рассказал. А она уже поведала мне о случившемся. И даже о том, что было потом с фон Платенами 1 . Думаю, вашей матери об этом не известно?

— Вы совершенно правы. После того как они покинули Ганноверский двор, она так ничего и не узнала об их судьбе. И не потому, что не пыталась.

— Они нашли убежище неподалеку от Вены, в маленьком имении, которое даровал им император по доброте душевной. Муж Клары был слеп и прожил еще пять лет. Сама она умерла в 1706 году после тяжелой, медленно убивавшей ее болезни, не пережив невыносимых болей. Ночами она страдала от галлюцинаций, в которых являлись ее жертвы и наводили на нее ужас. Но она так и не раскаялась. Весь остаток жизни она продолжала любить погубленного ею же мужчину. Умерла она в муках... Вы расскажете об этом матери? Возможно, она найдет в себе силы помолиться за эту женщину. Хоть я и не думаю, что молитва может теперь ей чем-то помочь!

— Госпожа фон Кенигсмарк ненавидит ее до глубины души! Она поклялась собственноручно убить ее, если найдет!

1 Графиня Клара-Елизавета фон Платен — бывшая любовница Георга-Людвига (мужа Софии Доротеи). Через нее при дворе стало известно о любовной связи между Софией Доротеей и графом Филиппом фон Кенигсмарком. И сделала она это из ревности, ибо в свое время любила графа Филиппа.

— Стоило доверить это дело Господу! Он знает толк в таких вещах!

— Ваше Королевское Высочество позволит мне задать вам один вопрос?

— Почему нет? Пожалуйста, спрашивайте что угодно.

— Как супруга Эрнста Августа узнала о судьбе фон Платенов?

— Связующим звеном в этом деле оказалась мадемуазель фон Кнезебек. Она тоже бежала в Вену, где вышла замуж. Судьбе было угодно распорядиться так, что поместье ее мужа находилось неподалеку от имения фон Платенов. Как только она узнала о свадьбе Софии Доротеи и прусского короля, тут же вступила с нею в переписку и все той поведала. А молодая королева доверилась мне. В свое время вся эта ситуация с фон Кенигсмарком вызвала в Версале нешуточный интерес. Но я, хоть и была прекрасно осведомлена, предпочла оставить все в тайне. И молчу до сих пор.

— Я благодарю вас, мадам, за оказанное мне доверие... Но все-таки Ваше Королевское Высочество сказали мне, что королева Пруссии несчастна. Почему же?

— Как можно быть счастливой во дворце, который твой муж превратил в казарму? Как можно быть счастливой, когда всех твоих родственников муштруют, как самых настоящих новобранцев? Фридрих-Вильгельм больше солдат, чем король и муж! Он не любит никого, кроме своих высоченных гренадеров!

Чтобы дать Морицу возможность прийти в себя после сделанных им открытий, княгиня немного поболтала с ним на отвлеченные темы. Она испытывала настоящее наслаждение, разговаривая на родном языке. И когда, наконец, решила отпустить Морица восвояси, она позволила ему поцеловать свою руку, запачканную чернилами, и взяла с юного графа обещание обязательно зайти еще.

— Я всегда буду рада вас видеть, мой дорогой мальчик, — ласково сказал она. — Мы с вами выпьем по кружке хорошего пива, и я дам вам несколько советов... А кстати, я правильно понимаю, что сегодня вечером вы будете ужинать с регентом?