Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина - Вероника Мелан Страница 41

Она вспоминала их тогда, когда ерзала на затекших коленях в неудобной позе, когда то закрывала, то вновь открывала глаза, чтобы удостовериться в том, что все пока еще сидят, как истуканы. Натыкалась взглядом на грозного тренера, пыталась принять смиренный вид и пропитаться послушниченским духом, и все время мысленно повторяла: «После обеда прощи, после обеда прощи…»

Ей бы только дождаться обеда.

Медитация, сколько бы она ни длилась, закончилась; их переместили на ровное поле-площадку, где уже ждали врытые в землю вертикально стоящие, похожие на бамбуковые палки. С обоих концов пониже, будто лестница, а в середине не столь плотные, находящие поодаль друг от друга.

Она сама не заметила, как переместилась к единственному «другу» — подстриженному под карэ Ума-Тэ — и прошептала:

— Для чего?

— Держать баланс, — так же тихо ответили ей. — По ним бежать.

Бежать? С размаху босой ногой ступать на обрезанный бамбук, использовать его, как опору, чтобы найти следующую? А палки, наверное, еще и качались.

— Сложно, — прочитал ее мысли Ума. — Не сразу получаться. Падать будишь.

Лин не хотела даже пробовать — попросту знала, что не осилит и трех ступеней — завалится с них, как куль с дорожной грязью.

Вот и все — настало время ее позора. Не будет подготовительных занятий, не будет зерна и крупы, мойки овощей и помощи на кухне. Уже к этому вечеру она превратится в один-единственный сплошной синяк, а после поползет к мастеру Шицу извиняться за то, что «уже уходит».

«А ты думала?» — дерзили глаза Рим.

Лин больше не думала — ей не впервые уходить, не впервые быть чужой.

— Поехали! — дал отмашку грозный тренер.

Нет, крикнул он что-то другое, но от его команды первый ученик — самый длинноволосый из всех — сорвался с места и полетел к бамбуковой «ходилке»: взлетел на нее так уверенно, словно ступал по широким мраморным ступеням, понесся поверху прыжками.

У Белинды отвалилась и челюсть, и последняя надежда на то, что она каким-то волшебным образом продержится до вечера.

Первый, второй, третий… Кто-то совершал переход медленнее, кто-то быстрее. Седьмой по счету послушник свалился на землю и, прежде чем удачно достичь конца, проходил препятствие трижды. Рим, назло Белинде, проскочила качающиеся палки с первой попытки — спрыгнула с обратной стороны с видом победителя, делано-равнодушно повела плечами, совсем не по-девчачьи сплюнула на землю.

Лин окаменела внутри, приготовилась публично опозориться. Нет, она не будет кричать «я не пойду», она пойдет. Хотя бы для того, чтобы на рассвете уйти отсюда с ощущением того, что она сделала все, что могла, — попыталась.

Но приблизившийся к ней тренер отмашки не дал, качнул головой. Бросил короткий взгляд на Рим:

— Иди с ним, — перевела та недовольно, — будешь повторять все, что он будет тебе показывать.

«После обеда будет прощи…»

Она забыла эти слова, как и то, что когда-то в ее жизни случится обед. Она ползала по-пластунски по траве, она бегала, как неуклюжая кабаниха, на карачках, она прыгала в длину, она пыталась выпрыгнуть из не особенно глубокой ямы. Пыталась. Оказалось, у нее удивительно слабые ноги, которые годятся разве что для того, чтобы неторопливо прогуливаться по тротуарам.

«Слабачка! Слабачка, давай! Выше, быстрее!» — слышалось ей в окриках надзирателя, который не отходил от нее ни на секунду.

— Пах! Дээд! Хурдан! Ызээрэй! Гэсэн хэдий ч!

Создатель знает, что на самом деле означали эти слова, но уже спустя какое-то время Белинда пропускала их мимо ушей, целиком и полностью сосредоточившись на том, чтобы двинуть хотя бы одной конечностью — у нее дрожали бицепсы, у нее горели икры, у нее судорогой сводило предплечья.

В тот момент, когда упасть в грязь лицом показалось ей лучшей перспективой, нежели совершить хотя бы еще один прыжок или проползти на пузе метр, тренер неожиданно перестал орать и похлопал в ладоши.

— Миний хийх гэж байна!

Она смотрела на него мутным взглядом умирающей рыбины; вдали продолжали бегать по бамбуку остальные.

— Даар!

Рим что-то говорила про «повторяй»; Лин, шатаясь, поднялась на ноги. Попробовала принять ту же позу, что и тренер, — удержаться на одной ноге, стопу второй уперев в колено, а руки сложив перед собой, но… завалилась на бок. И поняла, что подняться уже не сможет.

— Даар! Хурум э тан!

— Иди в жопу, — отозвалась почти беззвучно, прикрыла глаза и поняла, что больше совсем-совсем ничего на свете не хочет.

Она ждала его и дождалась — обеда. Вот только есть почему-то больше не хотела. Сидела грязная, потная и безо всяких эмоций смотрела на то, как едят остальные. Нет, слушала, как они едят, — смотреть не было сил, равно как и на то, чтобы поднять лежащую на столе вилку. Завтра она сдохнет от боли во всем теле, если не сдохнет от нее уже сегодня. И после обеда на поле не пойдет — попросту не сможет подняться с этой скамьи.

Этим утром Белинда отдала занятиям все силы — за один день больше, чем скопила за последний год. Если это та цена, которая требуется для того, чтобы однажды надрать зад Килли, то она навряд ли сможет ее заплатить.

— Ешь.

Еда на тарелке не казалась больше привлекательной ни для глаз, ни для разума, ни для тела.

— Ешь, — строго повторил Ума. — Дажи если не хатеть.

Лин, повинуясь, взяла вилку, откусила макаронину, принялась автоматически жевать. Вкуса не было, или так ей казалось.

— Потом восстанавливаться.

— Лежать? — спросила с надеждой.

На Уму смотрели укоризненно — во время приема еды говорить запрещалось; Рим сверкала злым взглядом.

— Потом, — прошептал он.

И до конца обеда больше не звучало ни слова.

* * *

Дважды в холодную воду — это слишком! Так показалось бы ей утром. Но сейчас ледяной душ лечил, очищал и забирал с собой боль. Белинда стояла под ним, чувствуя, как катятся по лицу, шее, плечам и спине обжигающие холодом струи. Брызги падали на каменный пол; словно в пещере, металось от стены к стене эхо. А с собой ни мыла, ни полотенца, ни шампуня. Даже на то, чтобы дрожать, не осталось сил — вода смывала пот, грязь, вода как будто смывала собой саму Белинду.

«Потом восстанавливаться».

Мысль не вызывала ни радости, ни даже удовлетворения. Ей хотелось одного — лежать. Даже если сквозь матрас сверху будут беспрестанно пердеть.

* * *

Она проснулась за несколько минут до того, как в келью пожаловал гость, — вздрогнула, резко и испуганно открыла глаза, облегченного выдохнула, когда поняла, что вокруг никого — лишь она, голые стены и тонкий соломенный матрас.