Лизать сахар. Жизнь втроем - Оксана НеРобкая Страница 40

Мистера Блэквуда было сложно вывести из себя, да и нечем. Самым большим его увлечением вот уже двадцать лет была работа. Ограждать добропорядочных граждан от отбросов общества – занятие романтическое и благородное, поэтому каждое утро приходил в тюрьму с удовольствием. Здесь, на его территории, царил установленный им порядок. Он был отличным начальником, иначе Чикагская окружная тюрьма не числилась бы образцовой. К заключенным относился максимально ровно: не свирепствовал, но и поблажек не давал. Единственный раз его рассердил зэк-легкоатлет, почти сбежавший при помощи шеста для прыжков в высоту. После того случая начальник ужесточил режим и усилил меры безопасности. Но то, что устроил нынче Томас Крайтон, задело серьезнее, чем проступок чудаковатого прыгуна. Ведь если бы служащему приспичило в туалет минутой позже и он вовремя не увидел связанного охранника, то бандиту удалось бы совершить побег! И его, Рея Блэквуда, репутация была бы запятнана!

Простить подобное трудно, да он и не собирался прощать. Некоторые преступники не заслуживают милосердия. Наказание XR1070-го он возьмет под свой контроль. Мужчина покинул рабочий кабинет и направился в «нулевую комнату». Так тюремщики называли специальное помещение, приспособленное для допросов с пристрастием. Последние пять лет оно пустовало. Заняться беглецом Блэквуд приказал лично старшему офицеру Брэдли. Он стреляный воробей и прекрасно владеет техникой причинения боли без видимых повреждений тела. Не стоит давать поводов для истерик союзам защиты гражданских свобод и комиссиям по правам человека. Нет следов пыток – нет доказательств – нет прецедента.

Перед дверью в «нулевку» стояли двое охранников. Они доложили, что допрос длится уже четвертый час. Блэквуд вошел в тесную камеру и облокотился на стену, скрестив руки на груди. На приваренном к полу стуле сидел узник. Руки, ноги и талия были зафиксированы ремнями. Обнаженный торс блестел от пота. Помощник офицера удерживал голову несчастного в запрокинутом положении, а Брэдли прижимал к его лицу мокрое полотенце и периодически капал воду из стакана. Сей метод допроса – waterboarding – весьма действенный и создает у жертвы иллюзию утопления. В прессе муссировались слухи, что ЦРУ применяет это упражнение при подготовке американских военных летчиков к возможным испытаниям во вражеском плену.

Блэквуд сделал знак прекратить. Офицер отнял полотенце, позволив Крайтону вдохнуть. Его грудь конвульсивно вздымалась, пытаясь вобрать побольше воздуха. Через минуту дыхание выровнялось и он посмотрел на вошедшего. Поджарый мужчина, одетый в джинсы, ковбойские сапоги и синюю ветровку, встретил его взгляд.

– Ну, как ты? Как сидится? – любезно поинтересовался начальник тюрьмы.

Томас слабо улыбнулся:

– Знаете, со мной тут плохо обращаются…

– Ай-яй-яй, непорядок. Но ты, наверное, дал повод?

– Я, наверное, воспользуюсь пятой поправкой к Конституции США и не буду отвечать на вопрос.

Мистер Блэквуд похлопал в ладоши: XR1070 еще не утратил строптивости. Выносливый. Тем хуже для него.

– Продолжайте, Брэдли. Не буду мешать, – вышел из камеры, вернулся в кабинет. Задумчиво повертел золотую перьевую ручку – подарок на юбилей. Затем приказал дежурному привести заключенного Нуми Флетчера из третьего блока.

Низкорослый афроамериканец переминался с ноги на ногу, вздрагивая жидкой бородкой. Отрывисто вякнул:

– Да, сэр, я вас понял.

– Держи. Надеюсь, ты не подведешь, – Блэквуд протянул темнокожему маленький сверток.

– Сэр, могу я рассчитывать на…

– Сначала сделай, что велено, а потом обсудим, – отрезал собеседник.

Крайтон знал, что такое боль: он с детства участвовал в уличных драках и не паниковал, когда из-за численного превосходства соперников потасовка перерастала в избиение. Любые удары можно стерпеть. Но то, что происходило сейчас, не укладывалось в сознании, которое он время от времени терял.

Двое палачей выполняли работу в полной тишине, прерываемой скупыми стонами заключенного. Томас из последних сил сдерживал рвущиеся из горла крики – не хотел унижаться. Они ведь даже не задавали вопросов. Если бы его пытали ради информации, которую он скрывал, возможно, было бы легче. По крайней мере, присутствовал бы смысл. Но причинять боль из злости, из желания поставить на место, приструнить – это подло. Несправедливо. Все видят в нем особо опасного преступника и никому, никому нет дела до того, что у него внутри.