Смотри, но не трогай - Татьяна Никандрова Страница 40

Осторожно извлекаю наружу массивную кипу альбомов и перетаскиваю их на диван. Видно, что некоторые из них совсем старые, поэтому я действую очень бережно. Боюсь ненароком повредить чужую память.

Открываю первый попавшийся альбом, и дыхание обрывается. Передо мной детские снимки Тимура. В том, что это именно он, я нисколько не сомневаюсь. Во-первых, взгляд карих глаз ни с чем не спутать. Во-вторых, рядом с фотографиями подписи, сделанные от руки: «Тимуру два года. В гостях у бабушки», «Тимурик помогает папе рыбачить», «Тимур впервые пробует гранат».

С жадным любопытством рассматриваю снимки. При этом у меня такое чувство, будто я заглянула за темную ширму и увидела то, что совсем не предназначалось для моих глаз. Эти кусочки прошлого, заботливо собранные и подписанные, красноречиво говорят о том, что до нашего появления здесь, в доме Алаевых, кипела совсем другая жизнь. Тут жила другая женщина, которая воспитывала сына, увлекалась цветоводством и ласково величала своего мужа Анвариком.

А теперь от нее остались только потрепанные временем фотографии. Если задуматься, странно, что у нас за общим столом никогда не заходит речь об Авроре Карловне. Будто ее никогда и не было. Наверное, Тимура это ранит. Меня бы на его месте точно ранило…

Перелистываю очередную страницу и вдруг натыкаюсь на карточку, которая, в отличие от других, не воткнута в специальный отсек для фотографий. Она просто лежит сверху, словно закладка. На ней – маленький Тимур застенчиво смотрит в камеру и обнимает за ногу высокую стройную женщину в красном платье.

Так вот, какой была Аврора Карловна… Длинные русые волосы, аристократические черты лица, большие карие глаза. Неземная. Какая-то потусторонняя. Будто не из нашего мира. Но, бесспорно, очень-очень красивая…

– Кто тебе разрешил рыться в моих вещах?! – раздается над головой разъяренный рык.

Вздрагиваю и от неожиданности чуть не опрокидываю лежащий на коленях альбом. Я не слышала, что Тимур пришел… Как ему удалось подкрасться так бесшумно?

– Я… Я не думала, что это твои вещи, – оправдываюсь, слегка заикаясь. – Они лежат в общей гостиной, поэтому я решила…

– Поэтому ты решила, что они твои?!

Тимур смотрит на меня с неприкрытой злобой. В его взгляде нет ни привычного ехидства, ни провокации. Только свирепая ненависть, которая дымится черными-черными клубами.

– Да нет же! Я просто хотела посмотреть… Это твоя мама, да?

Убираю с колен альбом и, поднявшись на ноги, делаю несколько шагов к Алаеву. Он не отрывает от меня тяжелого, пригвождающего к полу взора и рвано дышит.

Ощущение, будто собираюсь войти в клетку с диким раненным зверем. Страшно, но в то же время знаю, что должна это сделать. Возможно, настал тот самый момент, когда нам стоит поговорить открыто.

– Тимур, послушай, я не знала, что твоя мама умерла лишь недавно… Мне очень жаль, что все так вышло и…

– Тебе жаль? – он смотрит так, будто я сморозила откровенную глупость.

– Да, конечно…

– А я думаю, вам стоит радоваться, – его разбитые губы растягиваются в саркастичной усмешке. – Ведь если бы не болезнь и смерть моей мамы, у твоей не было бы шансов.

– Тимур, ты в своем уме? – частицы его боли передаются мне по воздуху и едкой горечью оседают в легких. – Как можно радоваться чужому горю?!

– Если на этом горе построить свое счастье, то очень даже можно, – мрачно припечатывает он.

– Твоему отцу нужна была поддержка… – лепечу я, от безысходности повторяя мамины фразы.

– Моему отцу нужна была женщина без проблем, – рычит он. – Ведь засунуть голову в песок всегда проще, чем бороться.

Так вот, значит, как Тимур видит произошедшее: Анвар Эльдарович сбежал от его больной матери к здоровой моей, чтобы облегчить собственную жизнь. От одной этой мысли мне делается дурно, но в то же время я не могу не признать, что доля справедливости в обвинениях парня есть. Я и сама внутренне осудила Анвара Эльдаровича, когда узнала, что он крутил роман с моей мамой, будучи официально женатым.

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Тебе обидно за маму, ты злишься на отца… И это, наверное, вполне естественно, но…

– Кончай со своим психоанализом! – раздраженно перебивает он. – И верни мои фотки!

– Тимур, я лишь хочу…

Алаев, словно хищник, резко подается вперед, а я, испугавшись и не разгадав его мотива, дергаюсь назад. Он пытается выхватить у меня фотографию с матерью, но то ли мои пальцы, прилипшие глянцу, то ли неловкое движение рук приводит к тому, что снимок рвется. Не до конца, надрывается примерно на треть. А затем падает на пол.

– Что ты наделала?! – орет Тимур, наклоняясь за фотографией.

В ужасе прикладываю ладони к лицу и часто-часто тараторю:

– Прости! Прости меня, пожалуйста… Я не хотела… Правда…

– От тебя одни беды! – взрывается он, ударяя кулаком об журнальный столик. – Какая же ты отрава, Грановская!

– Да что я тебе сделала-то?! – голос срывается на визг, а на глаза наворачиваются слезы. – За что ты меня так ненавидишь?!

– Потому что ты везде! Повсюду, понимаешь?! – Алаев подступает ко мне, и на этот раз я не шарахаюсь. Просто смотрю на него, задрав голову и ощущая мощную пульсацию его грудной клетки. – Неотвратимая, как смерть! Как сжатые на горле руки!

Он обхватывает пальцами мою шею и слегка надавливает. Но не душит. Не причиняет боли. Глядит на меня сверху вниз с выражением адской муки в лице. Словно я и впрямь какая-то неизлечимая хворь, которая день за днем подкашивает его душевное здоровье…

– Что здесь происходит?!

Сначала клацает выключатель, а затем на пороге комнаты показываются сонные родители. Они кутаются в халаты и взирают на нас с нескрываемым изумлением. Кажется, наши крики их разбудили.

Мы с Алаевым как по команде отпрыгиваем в разные стороны. Я принимаюсь судорожно заправлять волосы за уши, а Тимур несколько раз проводит ладонью по лицу, словно стряхивая наваждение.

– Я фотографии смотрела, – говорю сбивчиво, теряясь под подозрительными взглядами предков. – Сейчас все уберу и пойду спать…

– Сын, а что у тебя с лицом? – Анвар Эльдарович замечает рассеченную бровь Тимура и его разбитые губы.

Стычка с Никитой не прошла бесследно.

– Подрался, – бросает он равнодушно.

Еще минуту назад в нем горела жизнь, и бурлили эмоции. Пускай негативные, но все же искренние, настоящие… А сейчас Тимур вновь нацепил пластиковую маску безразличия, служащую ему щитом. Вот только от кого он пытается защититься? От отца? От моей матери? От суровой реальности, в которой эти двое счастливая супружеская пара?

– Как подрался? С кем? – полошится Анвар Эльдарович.

– Тимур, может, рану нужно обработать? Сильно болит? – подключается мама.